Информационная война — особый вид военного конфликта, последствия которого не менее разрушительны, чем при боевом столкновении. Главное оружие в таком бою — лживые сюжеты и провокации, призванные воздействовать на людей. Как выяснил ВЦИОМ, 4 из 10 россиян за последний месяц сталкивались с новостями в СМИ и интернете, которые впоследствии оказывались недостоверными (40%), 18% видели подобную информацию на интернет-сайтах, 17% — в мессенджерах и соцсетях.
Впрочем, добро всегда побеждает зло, а правда — ложь. Почему россияне все меньше реагируют на страшилки из соцсетей и какие технологии придут на смену примитивным фейкам — в интервью Андрея Манойло, доктора политических наук, профессора МГУ имени М.В. Ломоносова, учредителя и президента Ассоциации специалистов по информационным операциям.
Информация как самостоятельное поле битвы
Еще пару лет назад информационная война для рядовых граждан была понятием, скорее, конспирологическим. Сегодня же россияне сохраняют убежденность в том, что против России ведется информационная война (87% сегодня, апрель 2022 г. — 90%). Если оглянуться назад, когда мы впервые столкнулись с этим феноменом?
— Информационная война как особый вид вооруженного конфликта, ведущегося специфическими средствами, появилась в период второй войны в Ираке. Информационная операция из технологии, ранее выполнявшей сервисную функцию по отношению к боевым действиям традиционных вооруженных сил, превратилась в самостоятельный вид боевых действий, в которых вооруженные силы стали играть не ведущую, а скорее подчиненную роль.
Так, во время второй иракской войны именно традиционные вооруженные силы использовались для производства информационных поводов, которые затем разгонялись информационными сетями вещания, попадали на телевидение. На этих же сюжетах телеканал CNN строил свои репортажи в режиме нон-стоп, превращая войну в увлекательные «сериалы» наподобие мыльной оперы. Такие технологии сделали революционный скачок именно во время второй войны в Ираке. Поэтому сама по себе информационная война относительно молода. Никаких информационных войн не было ни в XX веке, ни в XIX веке, ни уж тем более в глубокой древности, что бы об этом ни говорили.
Информационная война — особый вид вооруженного конфликта, который может происходить только между государствами. Не бывает информационных войн во внутриполитической повестке, в столкновении внутриполитических сил, не бывает информационных войн между бизнес-корпорациями. Когда мы сталкиваемся с настоящей информационной войной, а не с масштабными пиар-кампаниями, мы имеем дело с особыми методами ведения конфликта, которые не менее опасны, чем традиционный вооруженный конфликт. В этом конфликте информационные операции проводятся не отдельными гражданами, не инициативными группами, а исключительно государственными структурами, в первую очередь спецслужбами.
Главным источником распространения фейковых новостей является интернет. По данным ВЦИОМ, чаще всего россиянам встречались фейковые новости об СВО (46% из числа встречавших недостоверную информацию за последний месяц). Можно ли сказать, что сейчас против России ведется информационная война? Как она будет проходить?
— Российское руководство столкнулось с информационными войнами в тот момент, когда страна стала вставать с колен и президент провозгласил курс на суверенитет и независимость. По большому счету, именно тогда Запад стал подбирать информационные «ключи» и «отмычки» для того, чтобы оказывать воздействие на российскую политическую элиту, на самих граждан и на политические процессы внутри России. То есть с информационной войной мы стали сталкиваться по мере того, как ухудшались отношения с западными странами.
Первый яркий пример информационной войны, которая была развернута против Российской Федерации, — это кампания, сопровождавшая вооруженный конфликт в Южной Осетии во время российско-грузино-югоосетинской войны. Тогда информационная война действительно была полномасштабной. Воздействие как на российское, так и на западное сообщество оказывалось колоссальное. Применялись новейшие технологии информационного воздействия на индивидуальное и массовое сознание людей, технологии скрытого управления сознанием. Виртуозно использовались каналы внедрения информации согласно целевым аудиториям. Итог мы знаем. Мы победили в этом вооруженном конфликте, принудили Грузию к миру, это очень важно. Защитили мирных жителей Южной Осетии от истребления, но при этом проиграли информационную войну, что стало нам уроком.
Затем информационное давление со стороны Запада и применение вредоносных технологий в этой сфере нарастало по мере того, как Россия все более суверенизировалась, проводила суверенные выборы, на которые Запад не пускали, и Западу это не нравилось. В этом отношении информационная война продолжилась в виде целой серии агрессивных антироссийских кампаний, которые разворачивались непосредственно перед президентскими и парламентскими выборами. Каждый раз, когда возникал момент смены или преемственности власти, на эти процессы пытались оказать влияние западные разведки.
Классическим примером является президентская избирательная кампания 2018 года, непосредственно перед которой была развернута целая сеть информационных операций. В этом отношении мы помним о пресловутом деле Скрипалей, истории с аргентинским кокаином и множестве подобных историй, которые начались до марта 2018 года и затем продолжались уже после того, как президентом был избран Владимир Путин, но с меньшей интенсивностью.
Вторым классическим примером являются выборы депутатов Государственной Думы в 2021 году, которые проходили в новом трехдневном формате с ДЭГом (дистанционное электронное голосование — прим. ред.), с выездными комиссиями, что создавало условия для проведения оперативных комбинаций иностранными разведками. Эта кампания интересна тем, что почерк разведслужб там не было видно вообще — как будто их отстранили от этого дела, — но виден был почерк западных гражданских политтехнологов, которых, видимо, и привлекли на проектной основе. Именно поэтому кампания по вмешательству во внутренние дела Российской Федерации проходила не в форме чрезвычайно опасных разведывательных операций, а в форме агрессивной пиар-кампании. Тем не менее это тоже было частью информационной войны, развернутой Западом против Российской Федерации.
В преддверии начала специальной военной операции западные спецслужбы применили целый ряд информационных операций и идеологических диверсий. С их стороны была активная деятельность на стадии подготовки к началу специальной военной операции. Затем, когда специальная военная операция началась, акценты несколько сместились, но интенсивность агрессивного информационного воздействия на Россию, на общество, на руководство страны только увеличилась. Сегодня на полях специальной военной операции мы снова возвращаемся к классическому формату информационной войны — к операциям, которые проводят спецслужбы иностранных государств. Точно такие же операции будут встречать выборы президента Российской Федерации в 2024 году.
Фейки бьют мимо цели
По данным ВЦИОМ, россияне ощущают снижение распространенности фейков. С марта 2022 г. доля отметивших рост числа фейковых новостей снизилась в 1,7 раза, с 61% до 36%. Действительно ли снизился напор? Или мы стали лучше противостоять атакам?
— Результаты соцопроса действительно говорят о том, что произошло снижение чувствительности населения к заведомо ложной информации, вбрасываемой через соцсети.
Мне видится, что это связано с несколькими причинами. Во-первых, снижение чувствительности произошло именно к тем видам и формам фейков, которые противники Российской Федерации начали применять с начала специальной военной операции. С момента начала СВО противники просто завалили российских граждан потоком низкосортных, слепленных буквально на коленке фейков, которые отчасти достигали эффекта за счет своей массовости. Люди получали одновременно одну и ту же ложную информацию из разных источников, терялись и переходили в возбужденное состояние, на волне которого и начинались разного рода панические реакции, расстройства, фрустрации. Однако позже повторяющиеся фейки примитивного характера встречают более спокойную реакцию граждан — люди, может, и не научились более критично воспринимать информацию и проверять данные, но от однотипности информационных атак уже устали.
Отдельно взятые граждане противостоять информационным идеологическим диверсиям не могут, потому что они не специалисты, они могут распознать, что на них оказывается вредоносное воздействие. Это за них должно делать государство в лице его уполномоченных специальных служб, ведомств, которые эту защиту должны обеспечивать. Если государство не занимается информационной защитой граждан, то перед напором даже примитивных фейков обществу устоять не получится.
Что касается напора информационной войны против России, то он в последнее время действительно снизился. Но это некое затишье перед переформатированием форм и методов информационного воздействия у наших противников. То есть они отработали фейки, фейки перестали оказывать безусловное паническое воздействие на людей, поэтому сейчас они меняют инструментарий и будут возвращаться снова к информационным операциям. Сегодня стало понятно, что СВО может продолжаться долго. Следовательно, у противника есть время для того, чтобы разрабатывать полноценные информационные операции, более тонкие информационные технологии. К этому следует готовиться.
Можем ли мы говорить о том, что наше общество постепенно вырабатывает коллективный иммунитет против фейков?
— Говорить о том, что российские граждане в целом стали более устойчивы к фейкам, я бы пока не стал. Обратите внимание: 52% опрошенных граждан в марте 2021 года заявляли, что умеют отличать недостоверную информацию от правдивой. Но это было еще до начала специальной военной операции. Сейчас этот показатель находится на уровне 74%. Конечно, можно сказать, что специальная военная операция стимулировала критическое отношение граждан к недостоверной информации. Но, скорее всего, стало просто больше этой самой недостоверной информации, причем очень низкого качества. У людей появилась своего рода насмотренность, которая помогает отличать фейки.
Кроме того, как мне видится, люди переключились на свои внутренние проблемы, их уже не особенно интересует, что происходит за пределами их личного пространства жизни. Но если исключить этот фактор усталости от событий, которые происходят в таком крупном масштабе, то, скорее всего, восприимчивость осталась точно такой же. На сегодняшний день мы не видим ни одного эффективного инструмента по разоблачению фейков, которые бы применялись. Различные антифейк-шоу не в счет. Нет структуры, которая сбивала бы эти фейки на лету, зато есть структуры, которые их считают и ведут статистику — пока основная работа сводится именно к этому.
Вместе с тем уровень критичности мышления и владение информационной гигиеной надо замерять на специальных, сложных фейках. Они либо проникают в сознание и подсознание человека, если он не проверяет основные реперные точки, либо не проникают, если он действительно научился критически относиться к этим информационным потокам, которые приходят извне.
Кроме того, важно понимать, что, когда человек попадает в стрессовую ситуацию, поток фейков — один из факторов формирования этой стрессовой ситуации. Вначале человек пугается, а потом начинает адаптироваться, приспосабливаться. В этом отношении люди просто приспособились к тому, что есть некий вредоносный шум, который до них долетает. Этот шум стал для них фоном, а действительно важно им то, что происходит с ними самими, с их семьей, детьми. Собственные проблемы всегда ближе. Так что рано или поздно человек перестает интересоваться фейками и переключается на то, что ему важно здесь и сейчас.