Что хотите найти?

Рецензия опубликована в журнале «Историк» №103, июль 2023

Общепризнано, что СССР управлялся административно-командной системой. Но насколько действительно командной она была? Ирландский историк-советолог Джеральд Истер полагает, что администрирование в СССР было в значительной степени персонифицировано и опиралось на неформальные элитные группы. Более того, без этих групп, которые Истер уподобляет княжеским «дружинам» Киевской Руси, советской власти не удалось бы ни подчинить себе гигантские сельские территории за пределами промышленных центров, ни провести коллективизацию и индустриализацию страны. Переплетение формальной и неформальной структур резко расширило возможности советской власти, но оно же и ограничило самовластие московского Центра. Поэтому период продуктивного и взаимовыгодного сотрудничества между центральными и провинциальными «системами личных связей» закончился их конфликтом и уничтожением целого слоя раннесоветской элиты Сталиным в конце 1930-х годов, после чего государство окончательно превратилось в суперцентрализованное и деспотическое.

Истер рассматривает взаимодействие формальных и неформальных структур диалектически: оно одновременно усиливало изначально слабое, почти лишенное кадров и финансов государство и ослабляло его, деформируя официальную политику. В конечном счете это противоречие вылилось в открытое противоборство между Центром и провинциальными руководителями. Конфликт стартовал в годы коллективизации (1929-1932) как дискуссия по поводу темпов и методов организации колхозов и объемов обязательных поставок хлеба государству. Кризис поставок 1932 года, приведший к катастрофическому голоду, перевел эту борьбу в открытую фазу. В ответ на сопротивление провинциальных начальников Центр инициировал две волны смены низового административного и партийного аппарата (1930 и 1932-1933) и реорганизацию административно-территориального деления с уменьшением размера региональных единиц.

Напрямую региональных вождей репрессии коснулись позже, в 1937 г. Модель смены власти в регионах была отработана на Закавказье, которое в 1932 г. возглавил Лаврентий Берия, выходец из органов внутренних дел, не принадлежавший к генерации «комитетчиков». Он постепенно очистил закавказские парткомы от ставленников прежнего патрона — Серго Орджоникидзе. Ответный ход провинциалы сделали в 1934 г. на XVII съезде партии, попытавшись сместить Сталина и заменить его Кировым. Эта попытка провалилась из-за отказа Кирова выступить против Сталина, а вскоре и сам он погиб при весьма подозрительных обстоятельствах. Вскоре за Кировым последовали Куйбышев (1935) и Орджоникидзе (1937). Так «комитетчики» лишились своих лидеров, представлявших их интересы в центральных органах власти. Затем было сменено руководство НКВД (1936) и обезглавлена военная верхушка, поддерживавшая тесные связи с провинциалами («заговор Тухачевского»). После этого региональные руководители были обречены, и практически все они в 1937-1938 гг. потеряли должности, а затем и жизни. На смену им пришла новая, послереволюционная генерация руководителей, не спаянная опытом работы в подполье и участия в Гражданской войне. Она уже была обязана своей карьерой только сталинскому центру.

Провинциальные руководители первого поколения были ближайшими соратниками Сталина по борьбе против «партийных интеллигентов» ленинского призыва, высокообразованных и проведших значительное время в эмиграции. Вернувшись в страну после Февральской революции, они заняли важнейшие посты в ЦК партии, а затем и в Советском государстве. В отличие от них, «комитетчики» были слабо образованы, но в предреволюционные годы они работали в подполье, а затем активно участвовали в Гражданской войне на постах политкомиссаров и членов реввоенсоветов советских армий и фронтов. В ходе внутрипартийной борьбы 1920-х годов они поддержали Сталина в его борьбе против «интеллигентов», чьими лидерами были Троцкий, Зиновьев и Каменев. В 1929-1932 гг. «комитетчики» стали основной силой, реализовавшей сталинский курс на коллективизацию и индустриализацию. У них не было идеологических разногласий со Сталиным, но они требовали своей доли власти и участия в принятии стратегических решений, лоббируя свои интересы прежде всего через Кирова, Орджоникидзе и Куйбышева, входивших в центральное руководство, но сохранявших тесные связи со своими боевыми соратниками в региональном руководстве. Если бы им удалось навязать Сталину свою волю, Советское государство развивалось бы не как персонифицированное и деспотическое, но как олигархическое и корпоративное. Так, собственно, и произошло, но гораздо позже — в результате свержения Хрущева группой региональных руководителей, сгруппировавшихся вокруг Брежнева. Он в ответ обеспечил им несменяемость, участие в принятии решений Центром и обильное выделение ресурсов.

Итак, личностно-групповой элемент в советской системе управления был настолько важен, что командно-административную систему можно расшифровать иначе, чем принято: элемент бюрократической централизации и иерархии в ней успешно сосуществовал с элементом групповщины, организованной по принципу «команд». Дружины в княжеской Руси, клиентелы в царской, команды в советской и постсоветской — вот подлинный горизонтальный структурообразующий принцип нашей элиты, не уступающий, а то и превосходящий по влиянию формальные бюрократические вертикали. Но этот элемент конкурировал с волей центральных органов и периодически подвергался репрессиям в разных формах. Без помощи «дружин», как показывает Истер, победа и утверждение советской власти были невозможны. Самой же элите такие образования необходимы как инструменты самозащиты от деспотизма Центра и обеспечения стабильности собственного положения, а также карьерного роста. Немыслимо без них, добавим, и реальное управление в современной России.