Рецензия опубликована в журнале «Пути России», Том 3 № 1 (2025)
Ресентимент определяется как чувство враждебности к тому, кого субъект считает причиной своих неудач («врагом»), бессильная зависть, «тягостное сознание тщетности попыток повысить свой статус в жизни или в обществе». Сегодня именно ресентиментом часто объясняют рост популярности популистских движений, включая успех Брекзита и Трампа, неприятие Востоком и Югом господства Запада и бог весть что еще. Уральский философ Михаил Фишман всесторонне исследует понятие ресентимента и приходит к довольно неожиданным выводам. По его мнению, этот термин с самого начала использовался в преимущественно идеологических и политических целях, как орудие дискредитации оппонента, а вовсе не в качестве инструмента понимания причин возникновения и распространения в обществе чувств зависти, возмущения, злобы и т.п. О ресентименте говорят чаще всего не в ситуациях, когда растут возможности угнетенных классов и ускоряется социальная мобильность. Напротив, почва для ресентимента удобряется во времена падения влияния трудящихся и их организаций, кризиса среднего класса, снижения социальной мобильности. Именно такие времена мы и переживаем сегодня, спустя несколько десятилетий господства неолиберальной политики во всем мире. Налицо замораживание социальной структуры, возрождение сословных перегородок, остановка социальных лифтов, прекаризация. Итак, ресентимент можно определить как «смесь негодования по поводу своего ущемленного положения и осознания неспособности его сейчас изменить». В условиях информационно-коммуникационной революции голос возмущенных масс стал слышен, как никогда ранее, и упреков в ресентименте стало кратно больше.
Макс Шелер в свое время связывал ресентимент с ситуацией, когда «почти равные политические права и, соответственно, формальное, публично признанное социальное равноправие соседствуют с огромными различиями в фактической власти». Фишман добавляет: подобные чувства и отношения могут проявляться и между членами одного, и не самого угнетенного класса. Реконструируя историю возникновения ресентимента, он находит его истоки отнюдь не внизу общества, а на самом его верху — в феодальной аристократии. Не сочетание специфических черт личности, а положение в социальной структуре генерирует в массовом порядке «высокие, сдерживаемые втуне притязания, гордыню, не соответствующую внешнему статусу». Социально обусловленная зависть характерна не для социально далеких, а для социально близких слоев. Крестьянин не завидует лорду, а вот младший сын лорда, обделенный наследством, страшно завидует старшему, унаследовавшему родовой титул, имущество, доходы и положение в обществе. Незаконнорожденный сын аристократа завидует законному, дворянин мантии — дворянину шпаги, провинциальный дворянчик — могущественному придворному, обедневший представитель некогда славного рода — вчерашнему простолюдину, милостью монарха вознесенному к вершинам социальной пирамиды. Именно аристократия порождает ресентимент и превращает его в моду, которая со временем распространяется вниз по социальной лестнице, и в первую очередь в буржуазной среде. Дистанция между ресентиментом и бунтом весьма велика, так как в целом социальный порядок представители высших классов обычно считают справедливым; их не устраивает только их собственное место в нем. Их устремления связаны не со сломом порядка, а с исправлением якобы имеющей место в отношении лично их несправедливости.
В ряде случаев распространение ресентимента на низшие слои общества выгодно высшим классам и прямо ими поддерживается. Скажем, национализм требует отождествления интересов трудящихся с интересами их угнетателей, которые они объявляют национальными и патриотическими. Верхи заинтересованы в том, чтобы низы воспринимали силу «своих» богатых и влиятельных как свою собственную, а их унижение при разделе мирового пирога со стороны их иностранных конкурентов — как унижение своей страны. Сверху вниз транслируются как чувство силы, так и чувство слабости. Если сначала элиты выдвигают иностранный образец для подражания, оправдывая тем самым необходимость для народа приносить жертвы на алтарь реформ, то затем, по мере разочарования в достигнутых результатах, они же сами свергают недавних кумиров. Солидаризация низов с элитами в ощущении национальной слабости становится их, элит, силой! Провал модернизационных проектов в незападном мире вместо того, чтобы смести неспособные элиты, помогает им сохранить власть, если только они возьмут на вооружение антизападную риторику и призывы к поиску «собственного пути». Запад превращается в главный объект критики, но реального альтернативного проекта не выдвигается. Какая уж тут альтернатива, если само устройство мира элиты полностью устраивает — не устраивает только их собственное место в нем! Вместо подлинной борьбы они исповедуют ожидание мести и надежды на крушение зловредного Запада. «Там, где чувство унижения и желание отомстить не достигают достаточного накала, не возникало и сильного творческого порыва с целью изменить мир».
Итак, ресентимент как феномен распространен в пронизанных фактическим неравенством (при формальном равенстве) обществах. Но автор выделяет еще одну разновидность ресентимента — его концепцию, широко используемую для характеристики умонастроений разнообразных слоев и групп. Прелесть в том, что подобные характеристики дают их социальные оппоненты, которые и сами не лишены ресентимента (!). Обвинениями в нем игроки перебрасываются, как «горячей картошкой». Скажем, аристократы, обвиняющие в ресентименте буржуазию, «сами постоянно порождают ресентимент как вторичное, больное, источенное червями восприятие реальности». Это явление обычно возникает на стыке взаимодействия двух социальных групп, из которых одна идет вверх, а другая — вниз. Происходит «экстраполяция самосознания деклассированной аристократии и прочих близких к ней социальных групп… на другие классы». Обвинение других в ресентименте, таким образом, больше говорит об обвиняющем, чем об обвиняемом («в чужом глазу соринку видит, в своем бревна не замечает»). Эта концепция делит людей на морально сильных и морально слабых и обличает последних в том, что «на самом деле они ленивы, безвольны и не способны признать, что именно в этих их качествах заключается главная причина их бед. От этого они начинают переоценивать ценности и, таким образом, изощренно мстить успешным и сильным». По мнению автора, именно так реагируют на любые проявления недовольства снизу «наименее совестливые представители правящих классов и их идеологическая обслуга».
Нынешнюю популярность дискурса о ресентименте Фишман связывает с глубокими изменениями в обществе постмодерна. Тех реалий, в которых возникли социальные науки, больше нет, и их ключевые категории и парадигмы теряют адекватность в описании новых феноменов. Они превращаются скорее в ярлыки, описывающие не норму, а «отклонения от нормы». Широко распространяются «схоластические интеллектуальные игры в либерально-демократическую норму и отклонения от нее». Фашизм, популизм, ресентимент и проч. становятся «пустыми» понятиями, которыми противники бомбардируют друг друга с целью интеллектуально и политически принизить, обезоружить и уничтожить. Обвини оппонента в ресентименте — и можно не прислушиваться к его аргументам, игнорировать его боли и горести, его требования справедливости! С ним нельзя разговаривать всерьез, он сам представляет собой проблему, которую надо устранить. Кризис политологического мейнстрима делает употребление обвинения в ресентименте универсальной дискурсивной стратегией, которой вольны пользоваться — и пользуются! — все желающие. Испытывающий ресентимент по определению является отклонением от нормы, но кто представляет собой норму во времена «текучей современности»? Норма постоянно меняется, а с ней — и ее субъект. Этот субъект не существует и не может реально существовать в подобном обществе, он полностью выдуман и присутствует лишь в царстве идей. По отношению к постоянно расплывающейся норме любой социальный субъект будет отклонением, а любой претендент на роль нормативного образца — самозванцем, чьи претензии мгновенно будут оспорены другими претендентами на эту роль. Не в силах объявить себя господином, предписывающим нормы, претенденты довольствуются тем, что стремятся получить статус жертвы! Итак, «в современном обществе нет зон, свободных от ресентимента… Он неустраним, поскольку все сравнивают себя со всем и никто не является олицетворением нормы».