«Благодаря экзит-полу люди получают альтернативные данные»
Первые предварительные итоги президентских выборов россияне смогут узнать еще до объявления результатов Центризбиркомом — из данных экзит-полов вечером 17 марта. Опросы на выходе с избирательных участков давно и прочно вошли в российскую политическую социологию, но все еще вызывают немало вопросов и даже критики. О том, зачем нужны экзит-полы в век новых информационных технологий и как они влияют на доверие избирателей к выборам, “Ъ” рассказал гендиректор Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) Валерий Федоров.
— Когда мы увидим первые данные экзит-полов по выборам президента-2024?
— Сразу после 21:00 мск, когда закроются последние участки в Калининграде.
— Будут какие-то новеллы?
— Зачем? Технология известна с 1960-х годов. Все отработано до мелочей. Будет вполне классическая методология, но соответствующая времени технология.
— В новых регионах будете экзит-полы проводить?
— Нет. Из соображений безопасности.
— По поводу экзит-полов есть разные мнения. Считается, что они могут повлиять на итоги голосования, если будут опубликованы раньше времени. Как по-вашему, действительно ли важно соблюдать эти сроки?
— Да, публикация влияет на мнение избирателя. Вопрос — насколько? В свое время сам Джордж Гэллап исследовал этот вопрос в своей книге «Пульс демократии» и пришел к важному выводу: знакомство с данными социологов может изменить позицию 1–2% от числа познакомившихся. Предположим, что познакомится каждый третий (это очень много). Значит, могут изменить свою позицию 0,33–0,67% от общего числа избирателей. Прямо скажем, немного. Сильно меньше, чем влияет реклама, дебаты, агитация, новости... Так что влияние наших публикаций на изменение позиции избирателей исчезающе мало.
— Сохраняют ли экзит-полы актуальность в наши дни, когда итоги голосования считают все быстрее и быстрее, а первые результаты мы узнаем буквально через несколько часов после закрытия участков?
— Технически актуальность снижается: раньше ЦИК давал более или менее адекватные данные утром следующего дня, теперь же это происходит уже вечером в день голосования.
Но, к счастью, люди не роботы, и технологии сами по себе ничего не решают. А решают социальные отношения. И если они так выстроены, что технология может быть воспринята — ее используют, если нет — отбрасывают. Или находят ей совершенно другое применение. Возьмите порох: в мирном Китае его использовали в основном для фейерверков, а воинственная Европа сделала из него разрушительное оружие.
Так что все решает отношение общества, и здесь ключевой момент — доверие. В современном мире доверия мало и становится все меньше. Политические системы объективно заинтересованы в укреплении доверия к себе. Особенно в странах, где демократия находится под вопросом. Отчасти поэтому изобретенный в США экзит-пол начал свое триумфальное шествие по миру. До России он дошел в апреле 1993-го, тогда ВЦИОМ провел первый экзит-пол на референдуме (речь идет о референдуме 25 апреля 1993 года по четырем вопросам: о доверии президенту Борису Ельцину, политике правительства РФ и необходимости досрочных выборов президента и народных депутатов.— “Ъ”). Благодаря экзит-полу люди получают альтернативные данные, и в условиях низкого общественного доверия это позволяет сформировать отношение к официальным данным. Это важный момент, и он никуда не уходит. Думаю, не уйдет, даже если ЦИК все итоги выборов будет подводить за несколько минут после их окончания.
— Но это же ваши цифры, что у нас почти 70% россиян доверяют результатам выборов?
— Из них немалая часть доверяет «условно»: вроде доверяют, а вроде нет. Позиция у них неустойчивая. В целом до четверти избирателей — вот такие «условные». Этим людям нужно подкрепление, подтверждение того, что все честно, чинно и благородно. А если его нет, то «условное доверие» легко превращается в недоверие. Если будут какие-то признаки, что дело нечисто, большинство доверяющих превратится в большинство не доверяющих.
Так уже было на выборах 2011 года в Госдуму. В сети вдруг появилось много коротких и мутных видео, в которых показывали: смотрите, вот тут на участке председатель УИК схватил бюллетени — и переложил их из одной пачки в другую! Здесь явно что-то не то... У нас украли выборы!!! Наблюдатели от оппозиционных партий пришли на участки со смартфонами, засняли то, что им показалось подозрительным, и показали это все в соцсетях, прокомментировав соответствующим образом. И это упало на хорошо подготовленную почву: ту самую значительную часть «условно доверяющих» избирателей. И тогда эти люди качнулись в сторону недоверия, за чем последовали массовые митинги, протесты, раскол общества и прочие печальные вещи.
— То есть армии обученных наблюдателей и ЦИКа, который готов объявить любое нарушение провокацией, недостаточно?
— Помните легенду про ящик Пандоры, который одна неразумная женщина как-то открыла — и выпустила все болезни и беды, которые с тех пор мучают человечество? Вот экзит-пол, видимо, был среди них... Шутка. Экзит-пол стал традицией, а традиции нужно сохранять. Если экзит-пол не проводят — у людей возникают вопросы: почему? Что-то здесь, наверное, нечисто! Это плохо. Ведь любой политической системе, чтобы она работала стабильно, недостаточно только легальности (ее и обеспечивает ЦИК). Нужна еще и легитимность, то есть признание со стороны народа. А легитимности не бывает без доверия к результатам выборов.
— Насколько результаты экзит-полов обычно совпадают с официальными итогами голосования?
— Я бы ставил вопрос по-другому: насколько официальные цифры соответствуют экзит-полу? В целом обычно совпадают, но в частностях бывают расхождения. Иногда эти частности становятся важными. Например, если установлен барьер отсечения в 3%, и партия набрала по официальным данным 2,7% голосов, а по данным экзит-пола — 3,3%. Тут уже разница политическая! К сожалению, экзит-пол, как всякое социологическое исследование, имеет свою погрешность и с точностью до десятых определить результат не может. Но и ошибиться больше чем на пару процентов, если методология и технология соблюдены, тоже не может. Так что существует предел точности, при достижении которого экзит-пол теряет функцию «истины в последней инстанции».
Как это может сработать на практике у нас? В случае, когда кандидаты идут очень кучно, «голова к голове», разница между ними может быть 1–2 процента — это в рамках погрешности. Иными словами, если разрыв небольшой, мы не сможем на основании данных экзит-пола авторитетно сказать: этот кандидат занял второе место, а тот — третье. И в данном случае нужно будет больше доверять ЦИКу, а не социологам. Ведь избирком учитывает каждый голос, то есть его погрешность — чисто теоретически, если полностью соблюдена вся методология и технология подсчета — должна быть нулевой.
— Но есть же люди, которые отказываются рассказать социологам, как они голосовали,— как учитывают их мнение?
— Это вообще ни на что не влияет. Не буду вдаваться в методологические детали, но общий результат никак не страдает от того, что целый ряд граждан отказывается от ответа. Всегда есть те, кто отказывается, и сейчас — чаще, чем, скажем, 10 лет назад. Это общемировая тенденция, но она практически не влияет на надежность и точность наших данных.
— Какую-то дополнительную информацию экзит-полы дают уже после выборов?
— Здесь есть два подхода: прагматичный — когда спрашивают только, за кого респондент проголосовал, и исследовательский — когда хотят получить как можно больше данных и задают сразу несколько десятков вопросов. В Америке, кстати, стараются задавать много вопросов. У нас подход скорее прагматичный, поэтому собрать дополнительной информации удается мало. Но есть и другие способы ее получить — например, наш ежедневный общероссийский опрос «ВЦИОМ-Спутник». Все вопросы, что нас интересуют, мы можем избирателям задать уже 18 марта.
— И о чем будете спрашивать?
— Почему пришли на выборы, почему остались дома? Предпочтения по способу голосования: пешочком или ДЭГ? Как «трехдневка» сработала, в какой день ходили? Нравятся — не нравятся новые элементы избирательной процедуры? Мотивация: почему голосовали за этого, а не за того? Доверяете ли подсчету голосов и официальным итогам выборов? И т. д., и т. п.
— Какие-то особенности этой кампании вы фиксируете? Ну скучно же на самом деле было — даже ни одной жалобы кандидаты друг на друга не подали.
— Все дело в том, что кампания 2024 года проходит как «референдумная», или «плебисцитарная». Есть такой тип избирательных кампаний, кстати довольно распространенный. Скажем, в американском Конгрессе до 90% депутатов избирают именно по такой процедуре, такие округа называют «safe seats». Конкуренции там никакой нет, заранее известно, кто победит. При референдумном сценарии все в основном ясно уже в начале кампании: люди определяются, будут ли они голосовать и за кого, еще на старте. Доля затруднившихся с выбором очень небольшая. Перетоков, перебежек между кандидатами мало. Все внимание СМИ сосредоточено на «микрокандидатах», которые не влияют ни на что. И при этом все (ну, кроме журналистов, может быть) довольны! Все понимают, что так и должно быть… Но, как говорится, в России нужно жить долго. Подождите, всего через два года — выборы в Госдуму. Вот там все будет гораздо более динамично и менее предсказуемо!
Интервью взяла Анастасия Корня