28 декабря в программе «Умные парни» на радиостанции «Говорит Москва» Валерий Федоров рассказал, чем ознаменовался уходящий 2023 год и что ожидается от 2024 года.
Валерий Валерьевич, скажите, пожалуйста, чем всё-таки ознаменовался этот год, если смотреть с точки зрения социологии?
В.ФЁДОРОВ: С точки зрения социологии — сложно сказать. С точки зрения общественного мнения, я бы сказал так: мы вырулили на новую норму, сформировали новую нормальность. Это было непросто, много было шоков — сильных, как в 22-м году, и менее сильных, как в этом. Теперь у нас сформировалось общее представление о том, в чём эта норма состоит. Мы немножко привыкли, адаптировались, поняли, что происходит, чего ждать, насколько можно планировать нашу жизнь, и это дало определённое успокоение.
В конце года, я бы сказал, последние три месяца, нам военная фортуна повернулась лицом опять после длительного периода не очень удачного, и это дало хорошую прибавку, сформировало заряд оптимизма. Настолько хорошую, что я аж боюсь.
Е.ВОЛГИНА: Почему? Чего вы боитесь?
В.ФЁДОРОВ: Боюсь того, что завышенные ожидания не будут подкреплены наличными возможностями. Лучше ни на что не надеяться, зато что-то, что произойдёт важное, позитивное, хорошее, будет подарком. Обратная ситуация, когда ты надеешься, ждёшь, веришь, и тут, извините за жаргонизм, происходит какой-то большой облом, — в этой точке начинают идти очень негативные социально-психологические процессы, их называют «депривация»: когда ожидания завышаются, а затем по ним наносится тяжёлый удар, и человек, социальная группа и даже общество в целом падают — кто-то в нокаут, кто-то в нокдаун.
У нас была похожая история в 2018 году, когда тоже ожидания были очень позитивные, высокие. Мы пришли все на выборы в марте, проголосовали за Владимира Владимировича. Явка была высокая, очень высокий процент голосования, никаких не было споров и подозрений, что неправильно подсчитали, — ничего подобного. Казалось, что дальше только небо — рост, развитие, подъём, национальные проекты, классные инициативы. Но, увы, через три месяца нас поджидала пенсионная реформа. Она нанесла нам такой нокаут, что мы полтора года ходили в чёрных очках. Вот вам пример, когда позитивные ожидания не подкрепляются реальными событиями.
Сейчас у нас сформировался навес позитивных ожиданий беспрецедентный. За 20 лет, что мы отслеживаем, такого не было никогда. Что-то сравнимое было только в 2007 году — самый удачный в экономическом отношении год за всю историю постсоветской России. Тогда 8,5% составлял экономический рост, и казалось, что дальше он будет продолжаться, и все мы скоро будем жить если не в имениях, то в пентхаусах, и зарабатывать большие деньги.
Е.ВОЛГИНА: А сейчас-то надежда в чём заключается, и что это за ожидания, и в чём состоит новая норма, о которой вы говорите?
В.ФЁДОРОВ: Фундаментальный факт — СВО, конечно. Сложная тема. Для кого-то очень духоподъёмная, для кого-то — наоборот, очень тяжёлая, не хотят о ней думать, пытаются её игнорировать, как-то выстраивать жизнь мимо, поверх неё. Но, игнорируем мы её или принимаем, всё равно она в центре. И очень сложно было в этих флуктуациях военной удачи и неудачи понять, что же впереди, что же нас ждёт. Особенно после того, как в сентябре 22-го года мы потерпели поражение болезненное на Харьковщине, потом пришлось объявлять частичную мобилизацию, Херсон пришлось оставить, и затем Запад нам объявил, что сейчас обучит-подготовит-вооружит ВСУ, и в ходе контрнаступа мы получим по сусалам, а к осени 23-го украинские бойцы будут пить кофе на набережной в Ялте.
И, собственно, начался этот контрнаступ, были ожидания очень тревожные. Тем более что на информационно-психологическом фронте Киев очень хорошо обеспечил этот контрнаступ. Напомню: налёты беспилотников на Москву, на Крымский мост и на другие важные объекты, удалённые территориально от Украины. Цель была понятна: создать атмосферу паники, усилить страх и позволить ВСУ прорвать фронт.
Ну, не получилось. Это повернуло течение истории, если можно так выразиться, в другую сторону. И постепенно, где-то к октябрю, мы уверились — да не только мы, весь мир уверился, — что контрнаступ провалился; что хвалёное натовское оружие — это не вундерваффе; что обученные в Англии, Испании, Франции бойцы ВСУ всё-таки не могут пробить оборону русской армии, и мы из обороны постепенно переходим в пусть и локальное, но наступление. То есть не враг берёт города и посёлки, а мы берём.
Это, конечно, очень сильно повлияло в положительную сторону. Стало понятно, что победа будет за нами. Когда она будет, как она будет выглядеть, тут ясности какой-то нет. Но то, что она будет за нами, — эта уверенность резко выросла, и это вдохнуло, конечно, такое базовое спокойствие.
Е.ВОЛГИНА: Но можно ли говорить, Валерий Валерьевич, о некоем расколе (мы с вами, кстати, год назад тоже подводили итоги 22-го года и, я помню, это обсуждали) на ура-патриотов (или турбопатриотов, как называют), ждунов, активных противников, вообще разочаровавшихся во всём, что в принципе в мире происходит, — сохраняется эта концепция?
В.ФЁДОРОВ: Ну, у нас 150 млн человек в стране живёт. В последнее время стало больше по известным причинам. Поэтому, конечно, есть место любым отношениям, ориентациям. Вопрос, что доминирует. Доминирует, конечно, вера в победу, вера в то, что мы на правильной стороне истории, вера в то, что «мы ломим, гнутся шведы», точнее, не только уже шведы, и победа будет за нами. Этой веры очень сильно прибавилось в последние три-четыре месяца. И, я думаю, это и есть главная причина формирования такого навеса позитивных ожиданий, который действительно беспрецедентный. Такого высокого навеса не было никогда.
Е.ВОЛГИНА: Здесь возникает вопрос: эта беспрецедентная вера в светлое будущее — результат правильной работы в хорошем смысле слова пропаганды, информационного фронта, или всё-таки это общее ощущение, которое не из телевизора?
В.ФЁДОРОВ: И то, и другое. Конечно, пропаганда в воюющей стране — это критический фактор даже не победы, а выживания. Особенно с учётом того, что сейчас война идёт не просто информационно-психологическая, а когнитивная. Вот Семён Уралов, есть такой политтехнолог…
Е.ВОЛГИНА: Да, бывает у нас тоже.
В.ФЁДОРОВ: Этот термин, мне кажется, очень многое схватывает. Понятно, что никакая Украина Россию победить не в состоянии. Никогда, ни при каких условиях. Ну, просто разные весовые категории. Но есть желание её — Россию — расколоть, раздробить, деморализовать, ослабить, подорвать. И тогда действительно на фронте могут произойти подвижки в направлении, желаемом для Киева и для Запада. И вот на это делается ставка. Поэтому массу мы видим бессмысленных в военном смысле операций, которые ничего не дают, только потери прибавляют ВСУ в живой силе, в технике. Но информационно-психологически они нацелены на то, чтобы создать обстановку паники, неуверенности, ожидания поражения, провала. Вот когнитивный фронт действительно очень важен. Поэтому пропаганда, контрпропаганда — это сегодня настолько же военизированные арены, как и сама линия боевого противостояния.
Теперь что касается реальности. Связь с реальностью есть у нас, поздравляю, она не потеряна, она очень тесная. Потому что абсолютное большинство россиян с этой реальностью встречаются каждый день в супермаркете, на работе, дома. В условиях высокой инфляции приходится как-то крутиться, вертеться, искать подработки или вступать в переговоры с работодателем, или даже переезжать, или даже менять профессию. Поэтому в небеса не улетишь, приходится твёрдо стоять на ногах.
На самом деле, получается. И есть хорошая статистика — предварительная, в начале года будет более точная, — но пока по итогам 2023 года ожидается около 3,5% роста ВВП. Напомню, в 22-м году было падение ВВП. А сейчас сразу рост, то есть весь кризис занял чуть меньше года. Это нетипично, это очень быстро и очень хорошо.
И второй момент — рынок труда. У нас безработица по официальной методологии Международной организации труда, если не ошибаюсь, 2,9%...
Е.ВОЛГИНА: Очень низкая, да.
В.ФЁДОРОВ: Очень низкая. Это значит, что рынок труда превращается из рынка работодателя в рынок работника. Значит, можно торговаться, можно требовать, качать права, и это позволяет нам справиться с растущими ценами и другими негативными обстоятельствами.
Е.ВОЛГИНА: А здесь же ещё есть такой момент, Валерий Валерьевич: с учётом того, как, если в рамках когнитивных войн рассматривать, логика противников-оппонентов в том, что сейчас тут цены, санкции, и люди взбунтуются. Но, как показывает практика, условных бунтов — инфляционных, «яичных», каких угодно — в стране не происходит. То есть люди как будто настроены на всё это более спокойно, чем хотелось бы тем, кто хочет через это, например, каких-то более разрушительных последствий для России. Как это объяснить — что на инфляцию нет такой реакции эмоциональной, нежели на что-то другое (помните дискуссию с абортами, не говоря про какую-то «голую» вечеринку или ещё про что-то)? Чисто информационно так видится.
В.ФЁДОРОВ: Ну, инфляция для нас — это главный поражающий фактор экономического кризиса. Так было каждый раз на протяжении последних 30 лет. Нынешний кризис, который уже вроде бы закончился, если судить по экономической статистике, он, дай бог памяти, шестой. Каждый раз он сопровождается высоким ростом цен. Поэтому, с одной стороны, мы как бы всегда настороже, а с другой стороны не то что иммунитет, но есть определённый набор стратегий, которые позволяют людям справляться. Например, экономить. Или запасать впрок что-то. Или менять производителя. Или откладывать на чёрный день, если есть. В общем, все эти стратегии известны, и они широко используются.
В любом случае это не гром среди ясного неба, каким была, например, пандемия. Мы сейчас сравниваем, выясняется, что шок от пандемии был сильнее, чем шок от специальной военной операции.
Е.ВОЛГИНА: А с чем это может быть связано, кстати?
В.ФЁДОРОВ: Связано с тем, что какой-то неизвестный вирус впервые на жизненном сроке абсолютного большинства ныне живущих россиян к нам пришёл, причём очень хорошо распиаренный. Вроде ещё все живы, а уже надо садиться, на улицу не выходить, получаешь зарплату, ничего не делая (по крайней мере, сначала)… и так далее, и тому подобное. То есть это беспрецедентная ситуация, которая длилась полтора года. Поэтому шок был гораздо более обширный, чем СВО. К СВО как раз-таки привыкли быстрее, чем к пандемии. Говорят, что эта пандемия не последняя. Видимо, к следующей пандемии мы будем готовы лучше, чем к первой, это естественно.
Так же, смотрите, налёты беспилотников первые воспринимались как гром среди ясного неба — кошмар и ужас. Но сейчас налёты продолжаются, и что? Никак не влияет. Эффект новизны утерян, военного смысла никакого нет, люди обрели определённый иммунитет, устойчивость к такого рода информационно-террористическим, я бы сказал, операциям.
Е.ВОЛГИНА: То есть рутина? Весь конфликт рутинизировался, и эти все стадии общество прошло — от гнева, отрицания к принятию? Или просто, не знаю, критичность мышления срабатывает, люди стали более ответственные, вдумчивые, понимающие, как угодно. Кто-то говорит, что Россия постепенно избавляется (у кого-то из телеграмеров я читала) от комплекса провинциала, что как бы надо понимать свою самоценность, и важно понимать, что в мире происходит.
В.ФЁДОРОВ: Всё важно, всё работает. Разные факторы действуют. Раздадим статусы, да. На первом месте, мне кажется, надо сказать большое спасибо Западу. Огромное спасибо надо сказать Западу. Если бы он по нам не вдарил в феврале-марте такими адскими санкциями и не продолжал это последовательно на протяжении полутора лет, конечно, такой консолидации бы не было. Конечно, не было бы такой поддержки СВО, не было бы такой веры в то, что мы всё делаем правильно, веры в победу, веры в Путина. Одно дело военные действия с Украиной — да, заблудшей, потерянной, но всё-таки близкой, братской, понятной нам страной, — а другое дело конфликт с Западом. То, что Запад вступился за Киев и начал ему поставлять оружие, технику, наёмников, давать разведданные, всячески дипломатически и политически его поддерживать; склонять Глобальный Юг, Восток присоединиться к антироссийскому фронту, давить на них, шантажировать, ультиматумы ставить… то, что Запад отменяет русскую культуру, что всячески они пытаются демонизировать Россию, объявить её новой империей зла, строят планы по унижению и расчленению нашей Родины — «вот как будет хорошо, вместо одной и страшной большой России будет 30 маленьких княжеств удельных», — такие же сценарии проговариваются не где-то в секретных штабах, а вполне на публику. Поэтому первое спасибо — Западу, который сорвал все маски. Как говорится, в эту игру должны играть двое. Вот появился второй игрок — это Запад.
Второе спасибо — конечно, нашим министрам-монетаристам, макроэкономистам, которых мы все привыкли проклинать за то, что они такие либералы, западники, денег не дают нашей отечественной промышленности, а только в кубышку складывают. Вот выяснилось, что благодаря этим банкирам, финансистам, экономистам наша экономика устояла под санкционным ударом, смогла переключиться, найти альтернативные рынки, альтернативные каналы поставок. Дефицита жизненно необходимых товаров не наблюдается. Были локальные перебои, прежде всего с автомобилями. Но уже сейчас мы видим, что ситуация резко улучшилась, к нам пришёл Китай. Отечественное производство пока тормозит, хотя надежды остаются. В любом случае, рынок уже не пуст, каким он был год назад, после ухода японцев, корейцев, немцев и американцев. Пришли китайцы, привыкаем.
Но таких участков на самом деле не много, с точки зрения потребительской экономики, и все эти дефициты закрывались. Да, с издержками, с выросшими ценами. Да, не всегда удаётся сохранить Starbucks — на его место приходит Stars слабо отличимый. Но экономика работает. Каркас выстроен, он прошёл испытания на прочность, это тоже огромный составляющий элемент нашего успеха.
Е.ВОЛГИНА: Насколько можно судить о том, что мы замкнулись на себе или открываем для себя остальной мир, с учётом отношений с Западом? Здесь, наверное, ещё стоит поговорить об отношении людей в принципе к международным событиям. Вся эта ситуация заставила нас посмотреть как бы внутрь и понять, что здесь тоже можно развивать (вынужденно, было такое выражение — «наказали Родиной»), или же мы по-прежнему даже в фаворе находимся, меняем порядок, и это ощущение тоже присутствует?
В.ФЁДОРОВ: Давайте разделим активную часть общества — политиков, бизнесменов, администраторов государственных — и всех остальных, в данном случае их можно будет рассматривать как потребителей и избирателей.
Что касается потребителей и избирателей — прямо скажем, в основном все живут внутренней жизнью и очень слабо влияют на то, что происходит в международной повестке, да и саму повестку воспринимают скорее как новостной поток. Сегодня это всем очень важно, все только об этом и говорят; завтра об этом все забыли.
Ну, вот Газа. Три недели, по данным наших коллег из Фонда общественного мнения, события в Палестине, в Израиле были номер один, с точки зрения внимания, которое ему уделяли россияне. Они каждую неделю измеряют. Обычно СВО на первом месте. Вот три недели события в Газе всё вытеснили. Но эти три недели закончились. Сегодня Газа опять в нижних строчках чарта у нас. В некоторых других странах — в Турции, в арабском мире — по-другому. У нас это оказалось эпизодом. Очень сильным, эмоциональным (помним последствия в виде махачкалинских событий), но всё-таки эпизодом.
Поэтому — да, мы наблюдаем, мы обыватели. А решают, действуют всё-таки представители активных сословий. Важнее, что они делают. Раньше они рассказы о повороте на Восток воспринимали в режиме «Васька слушает да ест»: да, надо на Восток, для галочки что-нибудь сделаем, а на самом деле у нас всё нормально, всё выстроено, успешно, комфортно. У нас есть Европа, Америка, Япония, Корея — в общем, индустриально развитый мир. Мы в него интегрировались, всё, что надо, купим там. Такая была логика доминирующая. Сколько ни предупреждали, сколько ни давали команды на импортозамещение или на переключение на Восток — всё уходило (в основном, не везде) в имитацию. Импортозамещением часто назывался переход с западных элементов, комплектующих на китайские — ну, хорошее «замещение».
Пока не припёрло. Сейчас уже припёрло, и припирает всё серьёзнее. Потому что США закусили удила всерьёз, последние указы вышли про вторичные санкции. Это значит, что сильно расширяется сфера действия санкций, и всё сложнее будет нашим партнёрам с Востока, с Юга с нами взаимодействовать в экономическом плане, в плане внешней торговли, технологий, обмена. И надо будет делать выбор. Они этот выбор делать не хотят, но США их жёстко подталкивают.
Поэтому приходится что-то делать. Не хочется, но делаем.
Давайте, Валерий Валерьевич, коснёмся ещё влияния персоны Евгения Пригожина на события в стране, на сторонников «жёсткой руки». Но когда Пригожин погиб, не получили продолжения его стиль, деятельность; политическое приложение всего того, что было, тоже не получило продолжения. Почему?
В.ФЁДОРОВ: «Настоящих буйных мало, вот и нету главарей». Я думаю, что было бы большой проблемой для России, если бы такое продолжение появилось. В каком-то смысле гибель Пригожина, при всех его заслугах, — это большая удача для страны. Потому что он вёл себя как совершенно несистемный игрок, и мятеж поставил под вопрос устойчивость всей государственной системы. Заигрался, короче. Человек талантливый, суперэффективный, патриотичный, но игрок. Можно заиграться. Вот он заигрался совершенно точно. Нам такого не надо. И, собственно говоря, вся страна выдохнула, два раза выдохнула. Первый — когда провалился мятеж. Когда он понял, что его никто не поддерживает — никто из его лучших друзей, из губернаторов, с которыми он водку пил и в бане парился, — никто за него не вступился, он остался один.
Когда выяснилось, что есть воинские части, которые способны преграду установить… поход на Москву, я напомню, сопровождался потерями, увы. Потерями наших бойцов, офицеров и военной техники. Поэтому, конечно, это удар в спину. Он таким образом и был воспринят. Это самое худшее, что может быть. Все понимают, что Украина не может победить Россию на поле боя, но такого рода события крайне ослабляют страну и могут при неудачном стечении обстоятельств привести к тому, что перед Киевом забрезжила бы перспектива победы. Поэтому прекрасно, что всё закончилось за два дня, и прекрасно, что после этого эта славная организация была распущена, и такой «свободный радикал» (в химическом плане) исчез. Он систему подрывал изнутри и дошёл до последнего. Вовремя остановили, скажем так.
Он же такую уникальную нишу занял: правдоруб, человек, который всю правду рассказывает о том, что происходит, и не только на фронте, но и в тылу. Эта ниша очень востребована, и благодаря этому, а также очень умело выстроенной медийной кампании… целый медиахолдинг же, хорошо финансируемый, укомплектованный талантливыми людьми создал Пригожин. Это тоже показатель высокого класса. То есть человек понимает, что сегодня войны не только на фронте выигрываются. Без информационно-психологической компоненты никуда. Вот он её себе тоже создал. Наверное, единственный с нашей стороны такой персонаж.
Но как только повернул оружие вместо врага на столицу, на Москву, то тут же весь образ и рассыпался. Вместо Ильи Муромца, который за землю русскую вступился, он превратился в богатыря Святогора, который только на себя работает, а страна ему, в общем, не очень важна и не очень интересна, он ей готов пожертвовать.
Е.ВОЛГИНА: То есть портрет был именно такой, а не то что это был непонятый человек, который в какой-то момент разворошил заболоченную систему, и потом системе как-то не пришёлся?
В.ФЁДОРОВ: Слушайте, войска пошли под Москву, и это происходит в разгар украинского контрнаступления. Ну как, что ещё надо говорить? Все всё понимают. Какими бы аргументами он это ни объяснял, это удар в спину. Ровно так к этому люди и отнеслись. Поэтому тут же рейтинг его обрушился, из народного героя он превратился в мятежника. В этом плане его гибель через два месяца позволила ему остаться в памяти как хотя бы не предателю. Самое главное, что кадры, которые он воспитал, в основном остались. Они сейчас на фронте либо на других интересных направлениях российской внешней и военной политики. Они востребованы, они в строю.
Е.ВОЛГИНА: Есть ощущение, что последние два года… особенно за год всё-таки, он был более спокойным, как 22-й год, сформировались ли какие-то ценностные ориентиры внутри страны? Потому что про ценности только ленивый не говорит, и это очень хороший фундамент для того, чтобы какие-то люди себе цитируемость поднимали, а может быть, даже какие-то гранты выигрывали. Но в целом если смотреть?
В.ФЁДОРОВ: Война идёт. Конечно, и на ценностном поле тоже, безусловно. Кто-то хочет, чтобы все ходили строем в гимнастёрках и пели военные песни. А кто шагает не в ногу, должен быть наказан. Есть такая позиция, не скажу что очень разделяемая. Президент её тоже не разделяет, между прочим. Он всегда очень верно расставляет статусы в этом плане: есть специальная военная операция, а есть мирная жизнь. И мы не должны всю страну превращать в единый военный лагерь, мы справимся и без этого. Нам не нужна всеобщая мобилизация, нам не нужны закрытые границы, нам не нужно идти по тому пути, который избрал Киев. Нам это просто не нужно, у нас есть другие пути, и они достаточно эффективны.
Е.ВОЛГИНА: Но есть ощущение, что главу государства в этом отношении не все услышали.
В.ФЁДОРОВ: Это значит, есть какая-то жизнь в общественной и политической системе. Странно было бы ожидать, потому что военные действия — это очень серьёзный раздражитель, он всех заставляет как-то определиться и мобилизоваться. Ты кто — герой Верхнего Ларса, или ты настоящий герой, может быть, в погонах, а может быть, без? Или ты страус?
Е.ВОЛГИНА: Но в последнее время заговорили же о том, что давайте традиционные ценности, семья, работа, все должны мобилизоваться, морально в том числе. Не случайно же этот скандал, который уже у всех набил оскомину. Он же тоже вскрыл некие противоречия каких-то групп, которые говорят: «Как вы можете, когда идёт СВО?», — а с другой стороны говорят: «Как бы есть и мирная жизнь, эти люди были всегда вот такие, как резко сделаться практически святыми — тоже большой вопрос. Не получится ни у кого и никогда, поэтому не надо лицемерия».
В.ФЁДОРОВ: У меня впечатление, что тут дело не в общественном мнении.
Е.ВОЛГИНА: А в чём?
В.ФЁДОРОВ: Особенно в части этой «голой» вечеринки. У меня впечатление, что это скоординированная акция. Я имею в виду, не сама вечеринка.
Е.ВОЛГИНА: Она была скоординированной, скорее всего.
В.ФЁДОРОВ: Она просто точно была скоординированной, все организаторы, в общем-то, даже уже и не отпираются, а уже извиняются.
Я говорю о реакции, которая, на мой взгляд, очень организованная. Причём, на мой взгляд, эта организация не сверху идёт. Это низовая, условно говоря, горизонтальная организация. Есть силы, можно их назвать патриотическими, кто-то их назовёт турбопатриотическими, которые уже научились в таких или других ситуациях организовывать кампании общественного давления, которые разные способы, разные инструменты используют: обращения, в соцсетях разгоняют новость, требования, и призывают власти покарать, наказать. Это мы уже не в первый раз видим. Известны уже хедлайнеры, фронтмены. Но организаторы пока за сценой. Наверное, когда-нибудь мы их тоже узнаем. Эта социальная технология уже отработана и действует достаточно эффективно.
Ну, когда бы мы ещё увидели извиняющуюся Ксению Собчак, вы что? Никогда такого не было. А тут — бац, читает как по писаному, очень красивые слова, заслушаться можно. Не просто так, не по своему желанию. Даже Рамзан Кадыров, насколько я помню, её извиняться не заставлял. А тут неведомые властители появились, которые заставили.
Это тоже очень интересный феномен — образуются такого рода сети. Раньше сети были либеральные, западнические, космополитические. То, что называлось «тусовочка» — такое общественное мнение в узких элитных слоях, которое очень давило всех. Но сегодня мы видим, что уже контрзападное, антизападное общественное мнение появилось, и оно тоже достаточно активно и продвинуто.
Е.ВОЛГИНА: Помните, по-моему, это Беспощадный пиарщик придумал выражение «извинительный кодекс Российской Федерации». Это аналог какой-то культуры отмены, которая есть на Западе, и над которой мы в какой-то степени смеялись, потому что это выглядело абсурдно? Или это наш поиск правильной борьбы за нравственность, или что это?
В.ФЁДОРОВ: Вот есть сфера закона, а есть сфера морали. «Голая» вечеринка абсолютно законна, никакому закону она не противоречит. И очень много других вещей тоже никаким законам не противоречат. В этой связи возбуждённая общественность действует двумя путями. Первое — пытается устроить моральную панику, то есть представить те действия, которые раньше были совершенно нормальными, может, не очень приятными тем, кто в них не участвует, но вполне нормальными, распространёнными, — пытается их представить как что-то из ряда вон выходящее. Что-то аморальное, безнравственное, циничное, несущее угрозу нашему коллективному целому, нашей духовности, любви к родине, единству и прочим святым вещам. Это первая линия. А вторая линия — они пытаются давить на государство: смотрите, что происходит-то, надо это всё запретить. Да, ну и третье — стремятся выбить культовые фигуры, чтобы они либо извинялись, либо каялись, либо даже убегали из страны, эмигрировали.
Вот как минимум три линии очень эффективно они отрабатывают. Мы это уже видели, и видим сейчас. Я думаю, и дальше ещё не один эпизод мы такой увидим.
Е.ВОЛГИНА: И в итоге что должно получиться?
В.ФЁДОРОВ: Атмосфера очень высокой внутренней напряжённости, когда каждая такая фигура из культурного бомонда и не только — скажем, известные люди, люди из телевизора, из соцсетей, — чтобы они соизмеряли все свои шаги с той планкой, которую задаёт эта патриотическая общественность. Думаю, такая цель — диктовать границы возможного и невозможного. И наказывать тех, кто их преступает.
Е.ВОЛГИНА: А запрос на идеологию у нас сформулировался, или это не более чем мнение отдельных политических или околополитических кругов?
В.ФЁДОРОВ: Есть запрос на идеологию. Если бы его не было, то с пугающей регулярностью эта тема бы не поднималась. Она поднимается, и очень непростыми людьми. Последний раз, помните, председатель Следственного комитета Бастрыкин сказал о том, что нужно в Конституцию внести идеологию. Он просто выразил мнение большого круга людей.
Откуда исходит запрос на идеологию? Мне кажется, есть два источника. Не скажу, что я специалист в этом, могу быть неправ, заранее извиняюсь. Первое — это возрастное, то есть круг наших соотечественников, вполне себе руководящих зачастую, которые сформировались в советской системе ещё, со всеми её атрибутами. И сегодня они пытаются воспроизвести те элементы, которые были отброшены в ходе ельцинской и горбачёвской перестройки и трансформации. Вот идеологию отменили, однопартийную систему отменили, пионерию, комсомолию — много чего отменили, что в советской системе работало вполне эффективно и играло очень большую роль. Отменили, их больше нет. И, например, ещё систему подбора кадров партийную отменили.
И сейчас, когда идёт дискуссия «как же нам Россию укреплять» — явно роман с Западом не удался, он закончен, нужно строить что-то совсем другое, вот какие способы, откуда брать модели? Кто-то говорит: давайте из Китая брать, там система социального рейтинга, давайте у нас её устроим. И у них там однопартийная система, почему бы нам не вернуть.
Кто-то говорит: «Давайте вернёмся к истокам. У нас в Российской Империи, при царе-батюшке всё было замечательно». «За веру, царя и отечество», «самодержавие, православие, народность». Про крепостничество пока не вспоминают, но, думаю, и до этого дойдёт. То есть люди смотрят не за восточную границу, а книжки читают, мемуары, «Россия, которую мы потеряли», и фантазируют на эту тему.
И третий вариант, на мой взгляд, самый реалистичный, потому что это было в нашей жизни относительно недавно. Сейчас этого нет, но память сохраняется. Социальные институты, как известно, имеют функцию памяти в том числе. Это советский опыт: «тогда работало, потом разрушили, развалили, давайте сейчас возобновим, наверное, это будет работать, нас усилит и укрепит».
Е.ВОЛГИНА: Но это же ловушка.
В.ФЁДОРОВ: То, что одним кажется ловушкой, другим кажется лучшей практикой. Как в корпоративном сленге: best practices. Вот давайте пионеров возрождать. А почему бы и нет? Скауты существуют в Америке почти 200 лет — нормально, пережили трансформацию, гражданскую войну, и так далее.
Поэтому идеологию я бы воспринимал как возвращение к советскому опыту, попытке найти какой-то новый путь для России. Лозунг я бы такой сформулировал: наше будущее — это наше советское прошлое. Вот такая группа есть, она достаточно влиятельная. Да, она возрастная, но она занимает хорошие позиции, и в чём-то, прошу заметить, она более реалистична, чем сторонники перенимания иноземных образцов, плохо понятых и точно трудно пересаживаемых на нашу отечественную почву, и гораздо более реалистичная, чем любители исторической реконструкции в стиле Российской Империи.
Е.ВОЛГИНА: А конструкция будет более прочная просто потому, что у всех есть жвачка, 10 видов колбасы, и в джинсах нет дефицита, и тогда люди будут думать: «Базовые потребности закрыты, поэтому больше материальными благами нас тлетворный Запад не соблазнит, и мы вернёмся к истокам», так это выглядит, что ли?
В.ФЁДОРОВ: Тоже возможная конструкция. Сейчас идёт поиск достаточно интенсивный. Это, кстати, очень интересное явление. Потому что когда сбежали за границу наши властелины умов и вероучители либерального розлива, казалось, что всё, мы брошены, мы в домотканом скоро будем ходить, бесцветном, неинтересном. А на самом деле поиск-то идёт, и достаточно активный. И я уверен, что шансов на воплощение в жизнь гораздо больше, чем те мечтания утопические, которые нам навязывали ребята, которые в своей жизни никогда тремя курицами не командовали, по известному выражению, но учились в интересных институтах и университетах американских и британских.
Всё, эта страница перевёрнута, туда мы больше не смотрим, и не будем туда смотреть достаточно долго. Будем только смотреть в военно-технической сфере, и то очень ограниченно. Сейчас у нас опыт в этом, как выяснилось, уже гораздо более новый и прогрессивный, чем у них. Уже они отстают, они на нас смотрят.
Е.ВОЛГИНА: Но ведь советская идея, коммунистическая идея предполагала не только применение внутри государства, но и экспортную составляющую. Тогда вопрос: а как сформулирована идея того, чем становится Россия, чтобы потом, например, эту идею миру предлагать?
В.ФЁДОРОВ: Хороший вопрос. Формальный ответ есть: мы за многополярный мир, где каждый имеет право жить так, как он считает нужным, в отличие от мира западного, который называется «порядок, основанный на правилах». Никем не прописанных, то есть произвольно устанавливаемых этим самым Западом. Вот такой формальный ответ. То есть пусть расцветают 100 цветов, пусть развиваются 100 школ.
Но на самом деле нужен ответ более глубокий. И все поднимающиеся полюсы нашего мира — Китай, Индия, Бразилия, Южная Африка, ряд других стран — пытаются сформулировать своё послание миру, в чём уникальность их вклада и в чём всемирность, глобальность из миссии. Пока ни у кого особо не получается, честно говоря. Ну, лидер — Китай, их идеология всеобщего объединения человечества. И то, мне кажется, это заготовка на будущее. Какой-то материальной силой, которая бы захватила мир, она пока не стала. У нас здесь тоже явный пробел. Но поиск начался, дай бог, приведёт к определённым результатам.
Е.ВОЛГИНА: Поиск не осложняется ли тем, что до сих пор, условно, нет какой-то крупной философской школы современной или вообще философов каких-то? В экономике Маркс всё написал, вот и перечитывают книжку. Философы тоже конца XIX — начала ХХ века вроде бы всё сказали, и вот применяем. А что-то новое просто ещё не сформулировано, поэтому у нас есть постоянно соблазн посмотреть, а как там, а как тут. И эта проблема не только у нас, мир в принципе трансформируется.
В.ФЁДОРОВ: Да, согласен с вами. Невозможно идти вперёд, глядя назад, пятиться. Но это ровно то, чем мы сейчас занимаемся. Когда мы говорим про консерватизм, про возвращение к истокам, зачастую это напоминает стремление укрыться от бурь и вызовов современного мира в таком уютном мирке: я в домике, у меня всё как надо. СВО показала, что в домике невозможно находиться. Не хотите кормить свою армию — будете кормить чужую, как сказал классик. Поэтому да, мы можем, конечно, рассказывать сказки об огромном потенциале консерватизма, но реально нам нужна идеология, которая смотрит вперёд, а не назад. Потому что обратное развитие, наверное, возможно, это версия нового Средневековья, тёмные века после распада Римской Империи примерно 400 лет… мало мы что знаем об этом периоде, летописей даже было мало. Артефакты археологические показывают, что всё стало сильно бедно, сильно просто, примитивно, голодно и неярко. Вряд ли мы этого хотим. Мы же вперёд хотим все развиваться.
Поэтому консерватизм, думаю, более востребован, более эффективен, но не как идеология. Она идеология пустая на самом деле и очень переменчивая. Это такой протеистский тип идеологии, его невозможно ухватить за что-то, в отличие от либерализма, коммунизма и прочих более чётко сформулированных. Консерватизм — это скорее метод, он состоит в том, что бережно нужно относиться ко всему, что создали наши предки. Не разрушать это на основании того, что просто это старое. Старое — значит хорошее, выстраданное, нужно к нему бережно относиться и по возможности развивать, а менять только когда совсем уже припрёт.
Е.ВОЛГИНА: А зачем же мы тогда постоянно меняем учебники истории, редактируем, кому-то они вечно не нравятся, как будто бы мы сейчас правильный, эталонный создадим, школьники окончат 11-й класс, и заживём?
В.ФЁДОРОВ: Это свидетельство того, что у нас интенсивно идёт процесс осмысления нашей реальности и нашего будущего. Переписывают историю ровно для этого. Опять мы смотрим по необходимости вперёд, а не назад, но стараемся тылы подтащить поближе к авангарду. Поэтому, думаю, будем ещё переписывать и переделывать, пока не выберем какой-то магистральный путь.
Е.ВОЛГИНА: Можно ли, с точки зрения общественных настроений понять про 24-й год, про что он будет — про надежды, про смирение, про что?
В.ФЁДОРОВ: Про надежды. Ждём и надеемся на то, что год будет очень успешный, очень хороший для страны в целом. Ждём так, как давно не ждали, как лет 15 не ждали. Поэтому если разочаруемся, если пойдёт всё на самом деле по другому пути, это будет очень серьёзный удар по нашей общественной стабильности, по нашей вере в себя, по нашей общественной консолидации.