Единственная переведенная на русский язык книга крупного французского социолога второй половины XX века (и, слава Богу, живого и продолжающего творить) Алена Турена знакомит читателя с его «социологией действия». Книга написана в примечательном 1984 году, в максимально унылое и мрачное время тэтчеризма и рейганизма на Западе и последних генсеков-долгожителей в СССР. Время, когда широкие общественные движения 1960-х («новые левые») и семидесятых (феминизм, зеленые, антиядерное движение, контркультура), казалось, потерпели поражение. Развеялось и очарование победивших антиколониальных движений, которые практически повсеместно переродились в идеологизированные диктатуры или просто клептократии. Чуть ли не единственным источником надежды тогда оставалось рабочее движение «Солидарность» в Польше. Во всем мире царили жесткие и бездушные государственные системы, сжимавшие в своих руках гражданское общество, вера в «большие идеологии» падала, партии и профсоюзы теряли значение институтов политической солидарности и перерождались в агентов государства. Будущее человечества виделось большинству ученых весьма печальным, немногие энтузиасты ставили на глобализацию либо на высокие технологии.
Книга Турена констатирует застой в общественном развитии и одновременно — близость точки перелома, за которой новые общественные движения наберут силу и бросят вызов «программируемому» государству. Сейчас они слабы и разрозненны, но не за горами их восход. Для этого должно состояться «возвращение человека действующего» (а не только работающего, развлекающегося и наблюдающего). Близится новый расцвет гражданского общества, по крайней мере в странах Запада, и ему нужно помочь новыми социальными идеями, а для этого — предложить новые социологические подходы. Поэтому Турен требует перестать отождествлять общество с современностью. Эта парадигма была полезной на этапе становления индустриального общества, когда социология «представила общественную систему в движении от традиции к современности, от верований к разуму, от воспроизводства к производству... от общности к обществу». При таком взгляде «действующие лица истории оценивались либо как агенты прогресса, либо как его противники». Увы, надежды на автоматический прогресс сгорели в кострах Освенцима и замерзли в лагерях Колымы. Впечатляющая попытка Толкотта Парсонса в 1960-х годах возродить классику с опорой на центральные понятия интеграции, института социализации и роли устарела прежде, чем была завершена: «действующее лицо скоро восстало против системы, отказалось рассматривать себя» только как её часть, противопоставило себя ей. Отбросив правила общественной жизни, человек замкнулся в поиске своей идентичности.
В результате кризиса классической социологии широко распространились теории «конца цивилизации» и всяческого декаданса — и все это на фоне впечатляющих прорывов в науке и постоянных изменений в общественной жизни. Но «как говорить о закате, конце истории, постоянном кризисе, когда наука снова взрывает и модифицирует представления о живом существе, его наследственности и мозге?.. Когда наши нравы быстро трансформируются, когда перевернуты сверху донизу наши взгляды на отношения между мужчинами и женщинами и между взрослыми и детьми?» Культура интенсивно трансформируется, что требует «мутации общественной мысли и, соответственно, политического действия». Возможность для такой мутации создает новая, небывалая степень человеческой свободы, достигнутая благодаря смерти «метасоциальных», или священных, смыслов, к которым ранее апеллировали идеологи и политики — будь то божественный промысел или Прогресс. Современное общество завоевало способность воздействовать на самих себя, не прибегая к помощи таких квазирелигиозных сверхсмыслов. Турен вводит понятие «историчности» как «способности общества конструировать себя, исходя из культурных моделей и используя конфликты и общественные движения». Исключая как более нерелевантные реальности понятия «общество» и «эволюция», он помещает «в сердце анализа культурные ориентации, общие социальным действующим лицам, которые в то же время конфликтуют друг с другом из-за управления ими».
Если в традиционных обществах призыв к историческому действию означал призыв к революции и современности, то теперь, в обществах современных, которые «обладают способностью воздействовать сами на себя и подчинены всепоглощающей власти аппаратов управления, производства и распределения благ… языков и информации», он означает призыв к освобождению от давящего и связывающего участия в системе, к дистанцированию от неё. Наше время — это время возвращения субъекта общественной жизни, но субъекта изменившегося. Он возвращается «как молчание, как чуждость в отношении мира, называемого социальным, и одновременно как желание встречи с другим… Из революционера он стал анархистом». Сложность такой дистанцированной позиции — в опасности изоляции. Дистанция «не должна замкнуть его в себе самом, она должна подготовить его возвращение к действию, привести его к тому, чтобы он включился в общественное движение или в культурную инновацию». Без такого включения социум останется разделен на деятельность государств и их соперничество, с одной стороны, и личностные и межличностные проблемы, без соединяющего их социального пространства.
Новые общественные движения, на которые возлагает надежды Турен, не будут иметь такого тотального и телеологического характера, как рабочее, и претендовать на роль «исторических агентов прогресса, разума, науки, и революции». Они ставят перед собой более скромные и прагматические задачи, но их призвание — сохранить автономию гражданского общества перед лицом всеохватывающего государства. Их метод — не революция, а демократия. Пока движения носят в основном оборонительный характер, но в будущем они пойдут в наступление. Под их влиянием должны со временем измениться политическая системы и формы социальной организации, появиться новые идеологии — все это неизбежно, поскольку человечество уже вступило в новую эпоху в культурном отношении, обновило технологии и экономику. Дело — за новым субъектом, новым действующим лицом. Пока он не слишком виден, его необходимо одновременно изучать — и помогать ему проявить и понять самого себя. Для этого Турен предлагает метод «социологической интервенции», практикуемый им и его учениками при исследовании новых движений с близкого расстояния.
Метод небесспорный, но интересный и вдохновляющий. Как и призыв автора к созданию новой социологии, он побуждает к обновлению конкретного исследовательского арсенала — и в то же время к масштабности взгляда на происходящее, к поиску в нём ростков нового, к интуиции, способной за пышными декорациями или, напротив, за стонами об упадке разглядеть контуры нового, рождающегося мира. Спустя 35 лет после написания книги, наблюдая торжество движений типа Греты Тунберг, BLM, #MeToo и ЛГБТ&, наблюдая всеобщий спрос на идентичность и интерес к ней, мы убеждаемся, что интуиция Турена его не подвела. В наш мир наконец вернулся человек действующий. А значит, держитесь крепче: будет штормить! И не раньше, чем пройдет этот жестокий шторм, мы сможем найти путь в гавань. Будем надеяться — в гостеприимную.