Рецензия опубликована в журнале «Историк» №106, октябрь 2023
Причины неготовности СССР к гитлеровскому вторжению и колоссальных человеческих и территориальных потерь 1941 года — тема огромного количества исторических исследований последних 80 лет. Доминирующие версии со временем менялись. Сначала упор делали на «внезапности нападения», затем — на тяжелейших последствиях репрессий 1937–1938 гг. для боеспособности Красной армии. Есть и более экзотические варианты: например, Виктор Суворов утверждает, что Сталин готовился к войне наступательной, а не оборонительной, и Гитлер просто его упредил! Как бы то ни было, исторический поиск продолжается. Новая книга молодого военного историка Алексея Кривопалова — хороший вклад в эту дискуссию. Он рассматривает Великую Отечественную как важнейшую войну индустриальной эпохи. «Крупное индустриальное государство XX в. скрывало в себе колоссальные военные ресурсы», пишет он, но их аккумулирование требовало длительного времени. Пик военных возможностей достигался не в начале конфликта, а существенно позднее. Это обусловило большую длительность индустриальных войн и их ожесточенность, «тотальность». Чтобы избежать втягивания в такую войну на истощение, следовало попытаться разгромить противника первым же ударом, пока он еще не успел отмобилизоваться и перевести производство на военные рельсы (отсюда мечта о «блицкриге»). Так как содержать постоянно полностью развернутую армию не мог себе позволить ни один, даже самый экономический сильный игрок, критическую роль играл «механизм переключения массовой армии из положения мирного в положение военного времени».
Успех мобилизации напрямую влиял на результаты первой фронтовой операции и определял итоги начального периода войны. Для огромной, но малонаселенной и бедной дорогами России скорость и качество мобилизации были гораздо более важным фактором, чем для центрально- и западноевропейских держав. Известен конфликт в Петербурге по поводу того, проводить ли частичную (только против Австро-Венгрии) или полную (еще и против Германии) мобилизацию русской армии летом 1914 г. Выбор был сделан в пользу полной мобилизации, что резко подтолкнуло старт Первой мировой войны. Это решение было вызвано страхом русского Генштаба перед неминуемой катастрофой, которая постигла бы нас в случае срыва мобилизации (частичная исключала полную по логистическим соображениям). После революции стратегическое положение СССР по сравнению с царской Россией радикально ухудшилось. Мы потеряли союзников, а главным противником Красной армии на Западе стала Польша. Это был сравнительно сильный противник, которому мы до середины 1930-х годов мало что могли противопоставить. Но по мере успехов индустриализации появилась возможность механизировать и моторизовать советские войска, обеспечить их большим количеством танков и автомобилей, за что следует быть благодарным прежде всего заместителю наркома обороны по вооружению маршалу Тухачевскому.
Разгромить врага наши командармы собирались, руководствуясь новаторской «теорией глубокой операции». Чтобы не допустить скатывания войны к позиционной, по примеру Первой мировой, следовало взломать фронт врага Ударной армией, объединявшей стрелковые корпуса, танковые бригады, инженерные войска и тяжелую артиллерию. В пробитую брешь вводился высокомобильный «эшелон развития прорыва» из механизированных корпусов и кавалерийских дивизий. «В результате серии мощных комбинированных ударов… неприятельские войска, глубоко охваченные с флангов, были бы вынуждены начать беспорядочное отступление». Это предполагалось сделать уже в начале войны — по сути, в приграничном сражении. Расположенные на границе войска прикрытия должны были по возможности удерживать противника до момента завершения мобилизации и сосредоточения. Никакой сопоставимой по глубине и новизне теории ни у немцев, ни у западных союзников в то время не было. К сожалению, передовая военная теория и высокая оснащенность техникой, достигнутая РККА к концу тридцатых годов, не подкреплялась ни высоким профессионализмом кадров, ни высокой скоростью мобилизации. Советская армия строилась преимущественно как территориальная, содержалась в крайне усеченных штатах, времени на военную подготовку и боевое слаживание уделялось совершенно недостаточно. Кроме того, «советская мобилизация предполагала огромные сроки развертывания, что порождало дополнительные сомнения в осуществимости глубоких операций на раннем этапе войны».
После начала Второй мировой войны произошло «практически троекратное увеличение численности Красной армии, однако этот рост был достигнут в первую очередь за счет умножения кадрированных формирований». Это создавало хороший задел на будущее, но никак не помогало в начальный период войны: РККА просто не могла эффективно сражаться в неотмобилизованном состоянии. Прежде эта проблема отчасти решалась тем, что противник тоже нуждался во времени для собственной мобилизации. Даже если она не объявлялась официально, разведка должна была о ней сообщить. Однако в 1939–1941 гг. все изменилось: вермахт уже вступил в войну и находился в полностью мобилизованном состоянии, в то время как советские войска оставались классической кадрово-резервной армией. Контраст между резко возросшей угрозой внезапного начала войны — в любой удобный для фюрера момент! — и полной устарелостью советских планов стратегического сосредоточения и развертывания стал разительным. Опасность этого контраста подчеркивала печальная участь Польши, которая, в отличие от Германии, не успела ни полностью мобилизовать свою армию к началу гитлеровского вторжения, ни даже вскрыть факт скрытой мобилизации, проведенной вермахтом. Единственным способом избежать тяжелых поражений в такой ситуации был немедленный переход в состояние полной мобилизации и постоянной готовности. Но пойти на него Сталин и советский Генштаб не решились.
Таким образом, заключает Кривопалов, «истоки 1941 г. лежат не столько в стратегических ошибках и упущениях тактической подготовки, сколько в оперативной внезапности нападения». И дураку было понятно, что Гитлер рано или поздно нападет на СССР. Сам Сталин, как считается, относил вероятный момент нападения на 1943 год. В любом случае в Москве к нападению были морально готовы и его ожидали. Однако моральная готовность не подкреплялась мобилизацией Красной армии, а без этого она просто не могла выстоять в первых сражениях — не говоря уже о проведении собственной «глубокой операции». Особенности советской мобилизационной системы были таковы, что оставляли армию недостаточно боеспособной на протяжении первых нескольких недель конфликта. Вступление же в бой с полностью боеготовым противником, каким к лету 1941 года был вермахт, почти автоматически вело к тяжелейшему поражению. Многочисленность советских танков и авиации, их сопоставимый с врагом технический уровень не были подкреплены достаточным по численности и компетентности кадровым составом. Как следствие, большинство танков было брошено личным составом, даже не вступив в бой, а большинство самолетов — уничтожено еще на аэродромах или в первые же дни боев. Передовая военная теория и усилия советской промышленности не смогли компенсировать отсталости мобилизационной системы и негативных последствий кадровой-резервной модели армии.