Книга ведущего современного восточноевропейского политолога и философа встречи Ивана Крастева посвящена кризису, который переживает демократию в наши времена. Она, по оценке автора, находится в зависимости от падения роли и значения демократического избирательного права. «Наши права не требуют нашей коллективной власти в качестве избирателей, но подчиняются логике финансового рынка более и существующим конституционным механизмом… Избиратели сегодня получают бессилие и разочарования в связи с тем, что они «вынуждены признать, что не от них теперь зависит, в каком обществе они будут жить». Люди голосуют чаще, но считают, что политика государства зависит от них меньше, чем раньше. Совершенно не случайно «меньше всего склонны голосовать за бедных, безработных, молодых людей — то есть именно за тех, кто должен быть в наибольшей степени заинтересован в сборе политической системы для улучшения своего положения». Просто они раньше всех поняли, что демократия на большем уровне не работает.
Как символ нашей общей веры демократия остается на высоком пьедестале, идеологической альтернативы ей не видно, а число демократий в мире растет. Однако «доверие к составляющим — партиям, выборам, парламентам, решениям — находится в серьезном упадке». Одно из следствий этого — рост популярности экстремистских и антидемократических сил. Крастев усматривает в этом нарушении связи между «персональной свободой личности и коллективной мощью избирателей». Прежде всего, чтобы поддержать собственные права, Сегодня он не верит в демократические организации. Происходит «зарождение постполитической необходимости. Именно политика переживает кризис». Правительство по-американской революции от воли избирателей, но управление экономикой больше не в их власти: «политика свелась к искусственному регулированию императивов рынка». Иными словами, неолиберальные реформы и глобальная обессилили потребления, перешедшие в услужение транснациональному капитализму. «Только рынок сейчас решает, какая будет экономическая политика» (уточним: нерынок, глобальные монополии, давно покончившие с рыночной конкуренцией).
Не видя перемен в своей жизни вне зависимости от того, какое правительство сегодня находится у власти, избиратель теряет интерес к политике, ведь она ничего не решает. Демократия превращается в дорогостоящую бутафорию, все больше по-настоящему важных вопросов просто исключаются из сферы компетенции национальных правительств. Глобализация, демократия и национальный суверенитет взаимодействуют так, что мы имеем «демократию без выбора, суверенитет без смысла, глобализацию без легитимности». Избиратель утратил «способность противостоять власти рынка ради общественного интереса», и теперь его голос «становится простым шумом». В Западной Европе эта проблема стала следствием в том числе интеграционного проекта, передавшего власть наверх, в неподконтрольный избирателям Брюссель. В Америке, запустившей неолиберальный и глобализационный процессы, ситуация обстоит не лучше: там «демократия превратилась в цыплячью игру, в которой не допустить другую сторону к управлению важнее, чем управлять самому». Результат — тотальный «затор» (gridlock) в политической системе. Американские политики поддерживают интерес избирателей к выборам, заставляя их выбирать между черным и белым; европейские более изобретательны в стилевом разнообразии. Однако и там и сям политика выхолащивается и теряет свое демократическое содержание.
Альтернативные политические движения, растущие на этой почве, смотрят не вперед, а назад: «они хотят перемен, но не имеют ясного представления, какими должны быть эти перемены и откуда они могут начаться. Они прекрасны в своих политических жестикуляциях, но слабы в осуществлении политического действия». В отличие от поколения 1968 г., требовавшего нового мира, новое поколение выходит на улицы, чтобы потребовать дать им «право жить в мире своих родителей». Левые политические силы деморализованы и разгромлены, лишены привлекательного идеала, и на авансцену выходят ультраправые, настроенные ксенофобски и сверхконсервативно. Им помогает тот факт, что «запуганное большинство — те, кто имеет все и кто тем не менее всего боится, — стало главной силой европейской политики». Открытость мира и свобода передвижения сыграли плохую роль в этом деле: теперь граждане «реагируют на неудачи демократии тем же способом, каким они выражают свое разочарование рынком. Они просто уходят... покидая страну или переставая участвовать в выборах». Но ведь именно готовность остаться и изменить реальность лежит в основе демократической политики!
Снова и снова Крастев утверждает: «граждане утрачивают доверие к демократическим институтам не потому, что эти институты стали менее эффективными или более коррумпированными, но потому, что мы утратили способность влиять на них. Вопрос доверия к демократии — это вопрос влияния». Ученый не верит в цифровизацию как рецепт возвращения доверия: «смартфоны могут облегчить нам контроль за политиками, но доверие имеет отношение к работе институтов, за которыми люди не могут непосредственно следить». Борьба за «открытое правительство» усложнила жизнь правительствам, но не повысила доверие граждан к ним. Таким образом, вопрос остается без ответа, а демократический процесс превращается в демократический тупик. «Управление недоверием» становится единственным реалистичным способом политики в тяжелые времена, а само понятие демократии редуцируется к процедуре. Такая демократия действительно не может вдохновлять людей. Решение явно лежит по ту сторону современного «турбокапитализма», который давно исчерпал свой демократический потенциал, но по-прежнему использует демократическую фразеологию, чтобы устранить всякую конкуренцию на поле идей. Сколько же еще ему удастся обманывать человечество?