Автор этой книги — видный представитель первого поколения политологов-международников, которое вошло во взрослую жизнь уже после развала СССР. Сейчас им около 50 лет, они уже вполне состоялись и готовятся принять эстафету у предыдущего — последнего советского поколения, которое постепенно сходит со сцены. «Стратегия Московской Руси» — программная книга Бордачева, посвященная вроде бы нашей истории, но на самом деле вполне конъюнктурная (в хорошем смысле). Россия в очередной раз «вывалилась» из западного миропорядка, объявлена «ревизионистской державой» и должна быть наказана... Почему же раз за разом наша страна не укладывается в стандарты, предписанные мировым гегемоном, и бесстрашно идет наперекор ему, отстаивая малопонятные другим позиции и статус? Бордачев находит истоки такого поведения в трудной эпохе XIII-XV веков, последовавшей за Батыевым нашествием. В течение трех столетий Русь, потерпевшая сокрушительное поражение и обреченная платить дань безмерно более сильному победителю, искала причины своего краха и пути восстановления независимости. И эта, казалось бы, нерешаемая задача была решена блестяще! Решена целиком собственными силами, без всякой помощи со стороны Запада, а частично и вопреки его агрессивным действиям.
Как именно это произошло и к каким последствиям привело? Вопрос, ответ на который, полагает Бордачев, многое объясняет и в сегодняшнем стратегическом поведении Кремля. Русская стратегическая мысль до сих пор не породила ничего равного «Стратегикону» Маврикия или «Стратагемам» Сунь Цзы. Как считает Бордачев, дело в том, что роль «Большой стратегии» в России «принадлежит национальной внешнеполитической культуре». В ходе складывания нового русского государства — Московского царства — сформировалась и новая «внешнеполитическая культура». Это «наш способ думать о международных отношениях», в основах своих актуальный, работающий и поныне. Его ключевые особенности: „тягучесть“, способность к продолжению борьбы при осознании собственной относительной слабости; избегание четкой постановки целей в условиях, когда будущее представляется не вполне определенным; отсутствие опрометчивости в решениях; предпочтение дипломатии, а не силы, которую постоянно приходилось экономить из-за вечного недостатка ресурсов; неспешное „подтачивание“ оппонентов». Такова стратегическая культура державы, «которая, несмотря на множество могущественных противников, никогда после 1480 г. не теряла независимости и собственной уникальной ниши в мировых делах».
Эта культура сформировалась, по определению автора, как следствие взаимодействия трех главных факторов: географического, религиозно-философского и событийно-исторического. В истории «законченную форму приобретает то, что заложено особенностями географической среды обитания и основами духовной жизни общества». Взаимодействие с иными этнополитическими системами позволяет народу выковать национальный характер, развить политику как культурное явление. Длительная борьба с превосходящей ордынской силой стала тем «суровым отрочеством», которое подготовило Московскую Русь к выходу на мировую арену в качестве абсолютно самостоятельного — и ни на кого не похожего — государства с собственными интересами, идеалами и способами внешнеполитической деятельности. Именно «отточенный в боях с татарами московский меч» позволил нам со временем создать самое большое в мире государство. И все началось с того, что Батыево разорение поставило Русь перед необходимостью постоянной, долгой и тяжелой борьбы за независимость. В ходе этой борьбы стало понятно, что независимость невозможна без единства. Отсюда — смена модели «враждующих царств» периода Киевской Руси на объединение русских земель — вокруг Москвы как нового национального центра.
Стало ясно и то, что помощи из-за рубежа в борьбе с Ордой ждать нельзя — отсюда отказ от альянса с католическим Западом и сделанный Александром Невским «исторический выбор в пользу сохранения самостоятельной духовной основы русской государственности». На этой духовной базе позже оформилась специфика русской государственности — как преимущественно военной, а не административной или экономической организации. Все главные вопросы своей жизни русский человек мог решить сам, но обеспечить безопасность и оборону без государства он не мог. Так возникла «вооруженная Великороссия». Для нашей страны политика как таковая с самого начала оказалась неразрывно связана с внешней политикой, и до сих пор любой разговор о том, что представляет собой наша страна, неизбежно приводит к обсуждению места России в мире. Это глубоко не случайно: «ключ к обретению смысла российской государственности после кризиса середины XIII в. был найден в отражении внешних угроз существованию и свободному развитию ее народа». Вектор объединения страны под одним скипетром — это ответ на внешнюю угрозу, и борьба с ней «сочеталась с собиранием в одно целое Русских земель». Контроль же над внешними связями стал важнейшим способом консолидации власти и земель в руках московских князей.
Исторические враги привыкли упрекать Россию в воинственности, агрессивности и т.д. Бордачев показывает, что на деле применение вооруженной силы в системе приоритетов Московской Руси всегда уступало главной цели — внутренней консолидации власти, без которой невозможно было успешно противостоять могучим и агрессивным соседям с Востока и Запада. Войны начинались лишь тогда, когда исчерпывались все мирные способы достижения целей. Московские князья (в отличие от своих киевских предков) до последней возможности уклонялись от решающей битвы. Они предпочитали длительные переговоры, разными способами изматывали противника, маневрировали и т.д. Другая особенность московской геополитики — одиночество Руси. «Вооруженная Великороссия не была включена в силовое пространство» других цивилизационных центров и могла выработать собственную политическую культуру без внешнего влияния. Это сделало ничтожным «символическое измерение внешней политики». Необходимость соответствовать шаблонам поведения, принятым в других цивилизациях, до времен Петра Великого просто отсутствовала! Отсюда — упор не на формальных, а на содержательных моментах, прагматизм (а не идеологизация по латинскому образцу). «Значение имеют содержание и практика, определяющаяся конкретным соотношением силовых возможностей».
Это же одиночество привило нам привычку «опираться только на свои силы вне зависимости от того, насколько они велики или малы». Отсюда — высокая адаптивность к меняющимся обстоятельствам и «способность к бесконечно длительному отступлению без признания своего поражения». В русской внешнеполитической культуре, утверждает автор, «нет связи между силой противника и его авторитетом». Поэтому Россия, «если и терпела поражения, никогда не признавала их политические результаты: конкретное событие всегда рассматривалось как часть более длительной истории». Падение Константинополя в 1453 г. значительно укрепило русское чувство собственной «уникальности и вечности». Парадоксальное, но практичное следствие: для нас «долг перед союзниками связан не с формальными обязательствами, а с собственными представлениями о себе и справедливости». Наконец, важный элемент внешнеполитической культуры, заложенный в XV-XVI веках, связан с поглощением Московской Русью бывших территорий Орды. Это был «уникальный по мировым меркам опыт интеграции консолидирующего другого в свой состав». Самый грозный противник Руси не был уничтожен, а стал важной частью нового государства. И это уже сформировало совершенно другую, чем прежде, — многоконфессиональную и многонациональную — матрицу российской цивилизации.