Всем известная вопиющая неэффективность, бездарность, ригидность отечественной системы управления, ведущая к огромным потерям материального и социального капитала, странным образом соседствует с феерическими успехами в решении, казалось бы, принципиально нерешаемых проблем (форсированная индустриализация, победа над Гитлером, запуск первого человека в космос и т.д.). Как это вообще возможно? Такой вопрос ставит талантливый ярославский экономист и исследователь Александр Прохоров в известной, выдержавшей уже несколько изданий книге «Русская модель управления». Он также признает эту модель неэффективной, но при этом обращает наше внимание на её… результативность! Иными словами, самыми неоптимальными средствами наша страна — на всех уровнях, от семьи до государства, — регулярно достигает совершенно невообразимых, фантастических целей. Хотя периодически возникают и не менее фантастические провалы и поражения, не обусловленные никакими внешними причинами. Провалы и победы, утверждает автор, объясняются одной и той же системой управления, одним и тем же менталитетом населения.
Прежде всего, русская система управления (далее РСУ) носит неконкурентный характер. Конкуренция в ней подавляется всеми силами и на всех уровнях. И это само по себе неплохо, так как конкуренция всегда стоит больших средств — используемых непроизводительно с точки зрения общества в целом, а также простаивающих, не вовлекаемых в оборот ввиду воздействия этой самой конкуренции. Напротив, русская система мобилизует их практически все! Конечно, обычно она их донельзя плохо, неэффективно использует. Но в критические моменты (катастрофа, кризис, война и т.п.) КПД этой системы резко повышается за счет использования ряда инструментов: мобилизации и перераспределения ресурсов на ключевые направления; централизованного контроля, а при необходимости и репрессий сверху; высокой автономности низовых подразделений. Это и есть ключевые факторы успеха РСУ на протяжении всей российской истории. Такая система всегда обеспечивала нашей стране неизмеримо большую степень мобилизации ресурсов, чем другим. Отсюда приоритетное внимание к организации именно мобилизационной системы — при расточительном отношении к расходованию уже мобилизованных ресурсов. «Рационально мыслящий русский управленец не тратит время и силы на экономию, он тратит их на привлечение дополнительных ресурсов». И речь не только о людях, но и о деньгах, выкачиваемых посредством налогов. Опять-таки — система неэффективна, но весьма результативна!
Какие качества РСУ воспитывает в подчиненных? Прежде всего — умение выжить, т.е. пережить очередную мобилизацию. А в управленцах? Прежде всего — умение мобилизовать и перераспределить ресурсы. «В отсутствие войн, кризисов, или реформ система управления пребывала в стабильном, спокойном состоянии, поддерживая готовность мобилизовать ресурсы; она ка бы “точила когти”». А когда наступал час Х, «выживал тот управленец, который умел, используя накопленный предшественниками опыт и собственные навыки, должным образом мобилизовать и перераспределить ресурсы». И обратно: РСУ «не давала никаких преимуществ тому, кто экономнее расходовал ресурсы и из меньшего делал большее, так что при принятии решений предстоящие затраты обычно не учитывались». В неконкурентной экономике людям нет резона оптимизировать свою деятельность, чтобы производить больше (а таких резонов действительно нет — все произведенное свыше обычного традиционно изымается власть предержащими). Зато всегда «вознаграждалось умение в нужный момент собрать ресурсы в кулак и добиться выполнения поставленной задачи».
Господствующим классом, считает Прохоров, в России всегда являются именно перераспределители — и не обязательно это госчиновники. Если мобилизация и перераспределение носят административный характер — действительно, на первый план выдвигаются бюрократы. Но если в дело вступают другие механизмы перераспределения, например криминальные, как в 1990-х годах, — то и господствующим классом делаются, пусть на недолгое время, бандиты и олигархи. «Когда в период смуты государство слабеет или разрушается, любая группа людей, которая оказалась рядом и оседлала перераспределяющие структуры и процессы, становится господствующим классом». Спасли Россию в девяностые не они, а «челноки» и прочие мелкие производители и торговцы. Но главную выгоду получили, как обычно, не они, а перераспределители! С пистолетом и в малиновом пиджаке. Между прочим, как и тысячу лет назад, при зарождении Русского государства. По мнению автора, именно тогда сформировались основы РСУ, её ключевые черты, которые до сих пор резко отличаются от западных систем управления. Русь, захваченная, но не покоренная варяжскими князьями, долго не знала феодализма: это с самого начала было централизованное государство, выбивающее налоги из своих подданных путем прямого применения угрозы насилия (полюдье). Дружина сидела с князем в Киеве и ежегодно отправлялась с ним на сбор дани, а затем с собранным возвращалась в столицу — тогда как в Западной Европе каждый рыцарь сидел в своем замке и непосредственно контролировал крепостных. Увы, на Руси последнее было невозможно: племена просто перебили бы рассевшихся «на земле» дружинников. Именно из полюдья с присущим ему военно-налоговым и централизованным характером государства Прохоров выводит генетику РСУ — которая, на его взгляд, вряд ли в принципе может измениться. По крайней мере, в опыте других стран он примеров изменения культуры управления не находит и утверждает, что любая страна скорее погибнет, чем изменит свою культуру управления.
Преимущество РСУ в том, что она изначально «заточена» на преодоление кризисов и внешних угроз. Недостаток — в том, что в мирное время она работает неэффективно, генерирует «отставание страны в тех отраслях и сферах деятельности, которые требуют частной инициативы, частного интереса и частных инвестиций, а потому лучше развиваются в условиях децентрализации». Зато там и тогда, где централизация объективно необходима, Россия имела и сохраняет важные преимущества. Более того, «во многих случаях централизация позволяет сконцентрировать ресурсы именно на тех направлениях, которые отстают от мирового уровня в силу той же самой централизации». Кстати, в рамках РСУ вполне есть место и свободе — и в чем-то её даже больше, чем на Западе. Эта свобода — не наверху (там тотальная централизация, деспотизм и «вертикаль власти»), а внизу! Ведь на ежедневное текущее управление власть у нас не имеет ни времени, ни желания, ни возможности. Поэтому внутри низовых ячеек сохраняются автономия и самоуправление («кластерные структуры» в терминологии Прохорова), в обычное время они живут и управляются так, как им удобно, не спрашивая властей. Зато в критические моменты любыми средствами должны выполнить поставленную сверху задачу и, что самое интересное, имеют для этого все возможности! Философия РСУ, таким образом, проста и результативна: «Признавайте меня как верховного владыку, выполняйте основные правила или делайте вид, что выполняете, а в остальном живите, как раньше жили. Дань давай, а остальное меня не волнует».