Что хотите найти?

Один из лидеров исследовательской школы «сословного общества и ресурсного государства» Юрий Плюснин выступил с обобщающим трудом о «промыслах», т. е. неформальных экономических практиках жителей современной российской провинции. Речь идет о «самодеятельной хозяйственно-экономической активности домохозяйства, использующей собственные средства и технологии и направленной на жизнеобеспечение (выживание) семьи». Такая активность приобрела в постсоветский период значительные масштабы, особенно в «провинциальных местных сообществах, где от 1/3 до 1/2 и более всего трудоспособного населения занято не в местной экономике, а обеспечивает себя за счет промыслов самого разного вида». В официальную экономическую статистику эта активность не попадает, социологические опросы ее тоже не видят. Поэтому основным методом ее изучения стали социологические экспедиции, наблюдение и тому подобные качественные методы. Результаты многолетних исследований такого рода и подводятся в этой книге.

Но сначала — о самой провинции. Автор предпочитает использовать термин «провинциальное местное общество», определяя его как «территориально организованную совокупность общин, члены которых связаны родством, соседством и реципрокной поддержкой, обитают на общей, контролируемой собственными силами территории и ведут экономическую деятельность». Община — это, как правило, не один населенный пункт, а несколько небольших, тесно связанных между собой поселений. Прочность связей между общинами — а большинство местных обществ включает 10–20 таких общин — «обеспечивается исторической общностью и государственными административными механизмами». Минимальный порог такого общества Плюснин определяет в 100–500 чел., максимальный — в 40–50 тыс. чел., средняя же численность — 20–30 тыс. чел. Почему промыслы особенно развиты именно в провинции (т. е. в малых и средних городах, их пригородах и сельской местности)? Потому что именно их жители, в отличие от жителей крупных городов и мегаполисов, «в силу низких денежных доходов при формальной занятости вынуждены искать разнообразные иные источники дохода».

Исследователь предлагает типологию местных обществ, построенную на пересечении двух признаков. Первый — это степень пространственной изоляции (изолированное/неизолированное общество). Изолированность снижает подверженность общества внешним воздействиям, неизолированность ее повышает — вплоть до степени, когда общество становится «турбулентным». Обычно это происходит, когда общество имеет транспортную магистраль, обеспечивающую высокоинтенсивный перенос ресурсов, энергии и людей. Второй признак — причины возникновения и развития данного конкретного общества (естественная/принудительная). Оно либо возникло естественным путем, либо создано усилиями государства и поддерживается им же (обычно это относительно новые общества — не более 3–4 поколений). Как результат, выделяются четыре главных типа обществ: изолированные естественного развития, изолированные принудительного развития, неизолированные естественного и принудительного развития.

Теперь — о провинциальной экономике. Их, как убедительно демонстрирует книга, две. В официальной экономике занято обычно не более половины трудоспособного населения, распределенного по трем главным сферам: бюджетной (занятые в нем получают фиксированное государственное жалованье), материальному производству и услугам (наемные работники здесь получают зарплату по результатам труда), малому предпринимательству (предприниматели извлекают из него доходы, неся соответствующие риски). Чем же заняты все остальные? Ни статистики, ни муниципалитеты этого, как правило, не знают. Причина в том, что «в отличие от советского времени, когда каждый работник был однозначно зафиксирован на своем рабочем месте… наблюдается массовое распространение неформальных экономических практик». В 1990-х гг. рынок труда в провинции схлопнулся, и население «утратило легальные источники дохода и было вынуждено самостоятельно искать новые способы жизнеобеспечения».

Искало — и нашло! Во множестве теневых экономических практик. И хотя они не вписаны в формальную экономику, они в основном (за редким исключением в виде изготовления и сбыта наркотиков и др.) вполне легитимны. Масштаб их таков, что «косвенные методы оценки... постоянно подтверждают, что в российской провинции реальные расходы домохозяйств как минимум вдвое превосходят официальные денежные доходы». Неформальная экономика представлена широким спектром разнообразных промыслов, которые практикуются не только в целях выживания, но и для извлечения повышенного, по сравнению с формальной экономикой, дохода. Автор называет четыре главных сферы такой экономики: отходники (форма сезонной возвратной трудовой миграции), рассеянные мануфактуры (реинкарнация одноименного типа промышленного производства периода раннего Нового времени), гаражная экономика и домашние промыслы (описано около 150 их видов). Если формальная экономика, завязанная на государство и крупные компании, везде более или менее однотипна, то неформальная экономика на ее фоне «цветет ярким цветом», т. е. весьма разнообразна.

Самый распространенный ее тип — эксплуатация природных ресурсов и производство продукции на личном подворье. Помимо этого, «население использует с максимальной эффективностью и ресурсы другого вида» — инфраструктурные (транспортные и информационные), человеческие (промысел на людях растет по мере их обогащения) и социальные (промысел на социальном государстве). Широко комбинируются архаические и современные промыслы: например, «в одних и тех же домохозяйствах браконьерская охота в тайге и сбор кедровых орехов, наряду с выращиванием картофеля и кур, сопровождается торговлей экзотической продукцией на дальние расстояния и без границ, с использованием социальных сетей в интернете». На фоне широко распространенных простейших технологий (таких как сбор грибов и дикоросов) наблюдается и «множество технологий уникальных и требующих специальной подготовки, длительного обучения, развитых навыков не только работы с материалом, но и работы с людьми и институтами (например, изготовление и продажа украшений с ростовской финифтью).

Важная особенность неформальной экономики в российских условиях — это широко развитая кооперативная деятельность. Это кооперация не только родственных, но и соседских домохозяйств. Ее основная форма — артель как добровольный союз нескольких домохозяйств. Такой тип самоорганизации местного общества «оказывается тем ритмом, который исподволь и непрерывно поддерживает жизнь всех и каждого. Это есть условие жизнестойкости российского провинциального общества». В целом провинциалы получают широкий набор экономических и социальных преимуществ благодаря использованию неформальных экономических практик: более высокий, чем официальный, доход; разнообразие источников ресурсов, возможность их комбинировать; способность обеспечивать как выживание, так и получение более высокого дохода; эффективная координация трудовых усилий; поддержка локальной социальной самоорганизации.

Автор выдвигает три главных исследовательских гипотезы. Первая: формы и виды промысловой активности различаются в зависимости от вида и масштаба поселений. Так, «отхожие промыслы (возвратная трудовая миграция) характерны преимущественно для сельской местности и таких малых городов, которые фактически являются селами вследствие полного отсутствия местного рынка труда». В малых городах со специализированным производством советского времени сформировались «рассеянные мануфактуры». Там же, где рынок относительно развит, развилась преимущественно «гаражная экономика» (промыслы, реализуемые на базе гаражных кооперативов). Домашние же промыслы распространены повсеместно. Вторая гипотеза гласит, что многообразие форм промысловой активности, когда одновременно сосуществуют многочисленные архаические и современные промыслы, поддерживает жизнеспособность и устойчивость местного общества. Согласно третьей гипотезе, активность каждого домохозяйства имеет тенденцию к специализации в одном или немногих видах промыслов, что обусловлено поиском путей снижения трудозатрат и роста маржинальности. Как результат, «большинство домохозяйств местного общества заняты одними и теми же немногими видами промыслов». Проблема в том, что со временем специализация снижает устойчивость таких обществ, делает их более уязвимыми к неблагоприятным внешним воздействиям. Это ведет к увеличению числа «выморочных поселений», оставленных человеком в течение 30 постсоветских лет. Плюснин считает, что такое «выморачивание» происходит быстрее в случае специализации на современных промыслах. И напротив, специализация на архаичных промыслах делает местные общества более устойчивыми. Доказательство этих гипотез и составляет наиболее интересную часть книги.