Известный российский культуролог и историк Александр Эткинд одарил нас очередным опусом, на этот раз посвященным «культурной истории природных ресурсов». Книги этого автора, последние годы работающего в основном за границей, обычно актуальны по тематике и ярко оформлены. Увы, они дают тебе меньше, чем ты ожидаешь. Где-то не хватает яркой концепции, хотя факты приведены в избытке, где-то, наоборот, концепция весьма интересна, но подтверждающие её факты скудны и недостаточны. Этот автор пока еще не стал мастером, у которого нужно учиться, он, похоже, сам ещё учится — на наших головах, как «ученик цирюльника осваивает свое искусство на голове сироты». И все-таки его очередная книга заслуживает внимания, прежде всего из-за поднятой темы. «Мир, как мы его знаем, подходит к концу»: капитализм достиг естественных пределов своего расширения, больше почти не осталось неосвоенных и немонетизированных им территорий и сфер. Это — ясное указание на исчерпанность существующей социально-экономической модели, которая, как велосипед, может находиться в вертикальном положении, только если крутятся её педали.
Дух капитализма — это экспансия, преодоление, освоение, и всем этим линиям сегодня положены пределы. Один из самых жестких пределов — экологический и климатический: за небывалое развитие капитализма в течение последних двух веков человечество платит все возрастающую цену, и осознание неизбежности и скорого наступления срока расплаты приходит. Настоящая паника и истерия, охватывающая мир в связи с глобальным потеплением, хаотичные и нерациональные действия отдельных стран и правительств, заполонившая информационное пространство всеобщая болтовня о том, как нам спастись от климатической катастрофы при дефиците практических действий… Всё это признаки постепенного осознания неудобного факта: в рамках существующей модели проблемы человечества и населенной им планеты решены быть не могут, ему грозит исчезновение уже в перспективе нескольких ближайших поколений. Как же мы дошли до жизни такой? Как люди научились взаимодействовать с невозобновляемыми природными ресурсами — и какое влияние это оказало на их социальные и политические системы? Как возникают и разрешаются кризисы, связанные с дефицитом/исчерпанием важнейшего ресурса? Как могут существовать моноресурсные системы и чем они хуже/лучше мультиресурсных?
«Каждый сырьевой кризис ведет к разорению одних и обогащению других — к смене элит, войнам и революциям, а потом снова к росту неравенства. Государство собирает запасы зерна, оправдывая это тем, что в случае голода отдаст их народу; люди копят золото, надеясь укрыть свои доходы от государства; и все полагаются на планы, мир и стабильность. Но в случае голода или восстания накопленные ресурсы перераспределяются по новым, никем не предсказанным правилам». Начиная с описания одного из древнеримских сырьевых кризисов, Эткинд решает, что «правители опираются на качественные различия между ресурсами. Разные природные ресурсы имеют политические свойства… Понюхайте доллар или рубль, как нюхают цветы: они пахнут нефтью». А значит, экономика, основанная на металлах, устроена иначе, чем та, что основана на текстиле или нефти. «Исторические цивилизации часто сосредотачивались на определенном типе отношений с природой, что не мешало им добирать недостающее торговлей или колониями». Как это сказывается на устройстве социальных систем? «Пшеница с ее родовыми особенностями не была причиной становления ранних государств Месопотамии или крепостного права в России; но особенности этих политических институтов соответствовали особенностям злаков, например их удивительной способности к одновременному созреванию». Такие же параллели автор проводит «между сахарным тростником и британским меркантилизмом, коноплей и русской опричниной, хлопком и рабовладельческими плантациями, углем и Промышленной революцией, нефтью и глобализацией».
Возьмем для примера одну довольно короткую и малоизвестную историю исчерпаемого драгоценного ресурса, который сначала принес огромное богатство людям, а затем быстро истощился. Это история каланов — животных из семейства куньих с необычно плотным мехом, особо ценимым в Китае, где из него шили императорские одежды. История их уничтожения — это история Русской Америки. Сибирские соболя и песцы к концу XVIII века были практически выбиты, но меха были крайне нужны русским купцам для весьма прибыльной торговли с Китаем. При Екатерине II русские моряки и зверобои открыли колонии каланов на Алеутских островах недалеко от Камчатки. Купец Шелихов и офицер Резанов (будущий герой знаменитой оперы «Юнона и Авось») вместе контролировали большую часть китайско-российской торговли мехом и чаем, при этом конкурируя с англичанами, открывшими морскую торговлю мехом с Аляски через Кантон (Гуанчжоу). С подачи Гавриила Державина Павел I подписал устав Российско-американской компании, разработанный Шелиховым и Резановым. Её целью стали колонизация земель между Сибирью и Японией, начиная с Аляски. Строительство портов, верфей и городов, добыча мехов и минералов, торговля в двух океанах. Реализация этого плана «сделала бы Тихий океан внутренним морем Российской империи». Экономической основой проекта виделась трехсторонняя торговля: продукция русских мануфактур продается поселенцам Аляски, добытые ими меха идут в Китай, где в обмен на них покупается чай, который так ждут в европейской части России. У англичан похожая схема давала в семь раз большую финансовую отдачу, чем простой обмен меха на чай. Теперь следовало принудить алеутов охотиться на каланов, что и делалось, «пока не исчезли и каланы, и алеуты». Амбициозный проект не состоялся по множеству причин, и одна из них — та, что каланы были слишком быстро истреблены. Наладить «треугольную торговлю» не удалось, из-за чего Аляска стала для России весьма убыточной колонией, от которой очень хотели избавиться (что и получилось сделать в 1867 г., незадолго до того, как там нашли крупные запасы золота).
И таких историй в книге немало. Эткинд более или менее подробно пытается проследить взаимосвязи материальных ресурсов и человеческих сообществ на примерах совершенно разных ресурсов: леса, зерна, волокон, металлов, торфа — и так вплоть до нефти и газа. Он начинает с анализа природных особенностей сырья, рассказывает о способах его обработки (требующих определенного типа труда), далее — об институтах, организующих этот труд и извлекающих сырьевую ренту, и заканчивает политическими особенностями государства, зависящего от этого типа сырья. Вот, скажем, «петрогосударство», основанное на нефти: оно зависит не от труда своих граждан, а от моноресурса, и это делает неравенство в нём безграничным («в ресурсозависимой экономике монополии растут без предела, а с ними и неравенство»). Петрогосударство не зависит от собираемых налогов, а значит, и от граждан; они же, напротив, крайне зависят от государства, которое делится с ними частью природной ренты. Такое государство Эткинд называет паразитическим: население для него становится во многом избыточным — «вместо того, чтобы быть источником национального богатства, люди теперь зависят от благотворительности государства». Эта благотворительность государству необходима, но финансово невыгодна, и оно постоянно пытается такие расходы урезать — что и становится главной внутриполитической проблемой. Где же здесь зло и какова его природа? Объявляя себя адептом «моральной истории», автор заявляет: «зло коренится в природе, и она же его и ограничивает. Но выбор зависит только от человека». Пессимистически оценивая возможности для человечества свернуть с пути, ведущего к катастрофе, он заключает: «мир — это уникальное единство человека и природы; и раз уже изменить его не удалось, надо понять, как он устроен».