Рецензия опубликована в книге В.В. Фёдорова «Ума палата»
Патриарх поздне- и постсоветской урбанистики, Вячеслав Глазычев (1940-2012) в начале нулевых годов прочел курс лекций в РАНХИГС, посвященный политэкономии города. Его целью стало помочь будущим городским управленцам «освоить целостное представление о городе как ключевом ядре и “инфраструктуре”» современной социально-экономической политики в отечественных условиях. Это особенно важно с учетом того факта, что «город традиционно игнорируется как в политэкономической теории, так и в процессах стратегического планирования».
Автор начинает с того, что далеко не всякое несельское поселение может считаться городом: «разумно говорить о предгородах, городах, недогородах и негородах». Каковы же главные признаки именно города? «Первый: наличие некоторого обширного свободного пространства, не занятого застройкой». Второй — наличие «значительного числа людей, не занятых производительной деятельностью». Форум, не заполненный толпой, — опасный симптом отсутствия или ослабления городского центра притяжения. «В предгороде свободного публичного пространства еще нет… И нет людей, свободных от деятельности: все заняты». Зато в городе обязательно есть городское сообщество — «если его нет, то города еще нет или уже нет». С этой точки зрения в России до 1870-х годов городов не было вообще!
Не было их, считает Глазычев, и с конца 1920-х до конца 1970-х годов, поскольку не было «самосознающего сообщества, способного выступать как сложная сеть групп, клубов, сил давления, имеющих законные формы выражения своих мнений публичным образом». Городское сообщество и публичное пространство складываются из пяти основных форм. Это рынок, а затем биржа; собор; суд; театр; ресторан или кафе. Во всех этих местах «люди видят и воспринимают друг друга… идет постоянное общение». Так, утилитарной потребности в протяженной главной улице обычно нет, это «театральная протянутая кулиса, устроенная ради шествия». Городской театр как место общения и взаимного соприкосновения людей и создает город как общность разных и непохожих жителей. «Если такого многообразия нет, то и города нет».
А что есть? Есть недогород, или, по-русски, «слобода». «Самые большие слободы в мире — Тольятти и Набережные Челны. Это не города, хотя там есть ядра городского сообщества, которые пытаются прорастить городское начало сквозь непомерно разросшуюся многоэтажную слободу». Москва же, по определению Глазычева, это «негород, или сверхгород». Критическая величина, позволявшая ей быть городом, была превзойдена еще в 1980-х годах. После этого «любые социальные группы распадаются на подгруппы (которые никогда не встречаются)». Это проблема всех метрополий, мучительно борющихся за удержание истинно городского начала путем создания «нового социального (как бы бессмысленного) центра». В некоторых случаях эта борьба заведомо проиграна (Лос-Анджелес — «негород, доведенный до абсолюта»). Там просто нет городской жизни, а есть механический набор кварталов и улиц…
Градостроительный облик может многое сказать об истинных ценностях и интересах соответствующего поселения. Так, «однообразная панельная застройка большей части Москвы скажет нам, что десятилетиями фактическим главным архитектором города был (и пока остается) его привилегированный строительный комплекс, навязывающий всем свою волю и интерес». В целом «при успешной имитации формы города собственно городское начало в России отсутствовало почти полностью и все еще отсутствует теперь». Взамен ее существует «слобода, довольно успешно имитирующая форму города». Москва же — не «большая деревня», а «рыхлая агломерация обособленных слобод», которая непрерывно расширяется, угрожая со временем поглотить весь Московский регион.
Как считает автор, городская культура в Москве и Петербурге формируется, как ни парадоксально, в основном в дачных зонах. «Мир дачи был миром добровольного временного соседства индивидов, что придавало ему призрачные черты свободы досужего общения и самопроизвольного обмена ценностями. Уже в городских, зимних условиях то же дачное сообщество продолжалось». Увы, естественный процесс формирования городской культуры был искусственно прерван большевиками, чтобы вновь возродиться только в эпоху «зрелого застоя».
Крах советской власти лишь раскрепостил отраслевую, то есть строительную машину управления, которая не видит в городе единого института, опорного для городского сообщества. Так в постсоветской столице восторжествовал принцип «слободизации». Был насильно подавлен едва сложившийся зародыш корпоративного начала, который Глазычев видит в распространившихся в годы перестройки ТОСах (территориальное общественное самоуправление). «Мощное в 80-е годы движение в защиту памятников истории и культуры, отчасти сливаясь с общим демократическим подъемом эпохи перестройки, привело было к формированию системы низового, территориального общественного управления». Однако в августе 1991 г. московские власти заявили, что «ТОСы в массовом порядке поддерживали путчистов». Их банковские счета были заморожены, и ТОСы фактически распались. В столице была создана сугубо авторитарная система управления, которая к тому же «отрезала себя от Московской области в политическом смысле».
Постсоветское градостроительное и муниципальное регулирование никак не помогает, а скорее мешает формированию городов: о финансовой самостоятельности МСУ остается только говорить, представительные органы (городские думы) не имеют никаких прав, но полностью подчинены исполнительной власти. В Москве МСУ вообще отсутствует как класс. В таких условиях бурно разрослась сфера услуг, но жилищно-коммунальное хозяйство и сфера некоммерческих услуг обречены пребывать в перманентном кризисе.
По сути, сегодня судьба наших городов находится в руках только двух сил: государства и крупного, прежде всего строительного бизнеса. Произошел откат к ситуации европейских столиц 1880-х годов: случайная застройка свободных — или искусственно освобождаемых — участков по схеме точечной застройки, волюнтаристская реконструкция системы автодорог в условиях стремительной автомобилизации, брутальная джентрификация кварталов, существенно повышающая социальную напряженность. Коммерческая активность «вывернулась наизнанку»: от исторического центра — к зоне МКАД. Натиск спекулятивных сил запустил гонку цен на землю и жилье, началось расползание массовой высотной застройки за пределы Москвы — в область. Сложился архаический «рынок продавца»…
Возможно, процесс формирования городского сообщества со временем возобновится, но уже не в столицах, а в средних по размеру городах, ведь «способность культуры прорастать на субстрате слободы» за счет культурного взаимообмена уже доказана историей. Самым крупным ресурсом городов и их самой большой надеждой остаются «сами горожане, особенно те, кто привык полагаться на самих себя, кто способен научиться действовать не только в одиночку, но и в союзе с другими». В ином случае неизбежен «импорт решений, формируемых профессионалами, которым глубоко чужды и не очень понятны особенности российской истории и российской культуры», колониализация архитектуры по примеру ОАЭ и Китая. Развитие Москвы в течение 15 лет, прошедших со дня выхода книги Глазычева, показывает, что именно этот сценарий по преимуществу и реализовался.