Что хотите найти?

Борис Капустин, крупнейший отечественный политический философ современности, в своей новой книге анализирует суть этой самой Современности. Определяемая как "историческая проблемная ситуация", она стартовала с распадом европейского феодализма и наступлением века Просвещения. Дух Современности лучше всего выражали великие революции, а значит, главное в этой эпохе - те общие условия, которые позволяли революциям свершаться вновь и вновь. По Гегелю, эти условия - утверждение "высшего права субъекта", "права не признавать ничего, разумности чего я не усматриваю", т.е. право на отрицание всего неразумного, а "неразумием нам представляется то, что попирает или ущемляет нашу свободу". Отрицание сегодняшнего статус-кво создает открытость, непредопределенность будущего. Сущность современности, по Капустину, и состоит в "свободе-как-отрицании в её соединении с порывом к новому", революционность имманентно присуща современности.

Но "сила негативности", она же революционность, не может быть чисто отрицательной, она должна и что-то создавать. Сметя прежние правила и устои, революция должна утвердить новые. Послереволюционная стабилизация "происходит благодаря и в форме институционализации результатов предыдущей волны отрицания". Происходит "укрощение силы негативности". Возникают новые механизмы такого укрощения — нравственные, религиозные, правовые и др., — которые автор обозначает как "авторитеты". Именно авторитеты и обеспечивают послушание и подчинение разбуженного и разворошенного революцией общества без излишнего насилия. Они восстанавливают на новой основе доверие в обществе, реализуют контроль за его нормальным функционированием и устранение сбоев. Это и есть главная задача репрессивных и идеологических аппаратов современного государства, которые неустанно навязывают обществу мнение о том, что оно устроено хорошо, правильно и единственно возможным способом.

Однако в современности, в отличие от прошлых времен, такое мнение неизбежно подвержено коррозии и дестабилизации. Именно поэтому его производство "требует неусыпного попечения со стороны охранителей, их постоянной бдительности и неустанной работы". И главное в этой работе — труд по укрощению негативности. Капустин выделяет четыре главных метода такого укрощения. Во-первых, реакционно-консервативная идеология. Она представляет дело таким образом, "будто дестабилизация и подрыв авторитетов - это не имманентная современности тенденция, а досадное происшествие или даже результат действий неких злоумышленников". Происшествия следует устранять, а действия злоумышленников — пресекать, и тогда традиция вместе с авторитетами будет спешно восстановлена! Второй метод — экспертократия. Она требует от общества смириться перед "объективной" и "научной" истиной, познать которую оно не в силах, а значит, должно слушаться тех немногих посвященных, которые ее познали и теперь от ее имени авторитетно сообщают нам, как следует жить. Экспертократия подразумевает технократизм и деполитизацию принятия решений, т.е. отказывает массам и контрэлитам в праве участвовать в них.

Третий способ укрощения негативности — фашизм. В отличие от консерватизма, фашизм сметает все феодальные и прочие пережитки прошлого, чтобы все общество соединилось в "тотальном государстве". Такое государство отрицает право человека на субъектность, делая его лишь элементом более крупного замысла. Человек лишается права задавать вопросы и спорить, он должен только подчиняться и растворяться в таком государстве. Наконец, четвертый — и наиболее актуальный сегодня — метод дает либерализм, который пытается укротить революционный дух и порыв, представив себя в качестве естественного и единственно возможного подхода к общественным делам. Все революции уже прошли, история закончилась, все социальные открытия уже сделаны, законы — установлены, им следует повиноваться и не искать альтернатив, поскольку все альтернативы уже провалились. Либерализм объясняет людям, что критиковать его бессмысленно и неэффективно, ибо он представляет собой не только естественный порядок вещей, но и наилучший из всех возможных. 

Сегодня благодаря неолибералам выхолощенность, обузданность негативности дошла до беспрецедентного уровня. Современность, похоже, закончилась, ведь то, что мы видим вокруг, очень мало ее напоминает. В чем главное отличие? "Современность была о другом — об освобождении человека, классов, народов, конфессий и других угнетенных групп и даже, как верили многие, о торжестве разума". Разумное виделось как свободное, то и другое вместе противостояло неразумному и несвободному, что выражалось в революционных выступлениях, протестах и т.п. Есть ли что-то подобное сегодня? Протесты и борьба продолжаются, но они совершенно освободились от нравственно-политических смыслов, "они не ведут к какой-либо цели, ради которой можно страдать и бороться, помимо элементарного выживания в этом утратившем смысл мире". Мыслима ли "вообще в нынешних условиях освободительная борьба против капитала", если он поглотил все и вся и организованных сил сопротивления ему больше не осталось?

И тут Капустин напоминает, что если каждая конкретная революция заинтересована в стабилизации нового порядка, то Современность в целом означает невозможность долгосрочной стабилизации и неизбежность следующей революции. Так революционеры становятся реакционерами и консерваторами, взращивают новые авторитеты на смену тем, которые они сами уничтожили. Как же может существовать система, где борются столь противоречивые силы? На сцену выходит главный игрок Современности — Его Величество Капитал. В отличие от предыдущих эпох, капиталистическая Современность нашла уникальный, присущий только ей механизм укрощения негативной динамики. Вместо "замораживания" капитал укрощает негативность, придавая ей специфическую форму и направленность, ускоряя ее динамику, а не притормаживая ее. Автор говорит о "перманентной капиталистической революции", соединяющей в себе воплощение силы негативности с ее обузданием и выхолащиванием. Эта революция перманентна, но она не посягает на самое главное — на власть капитала. Спасение от банальности и выхолощенности неолиберализма Капустин видит в критической мысли. Именно она должна стать "мышлением об альтернативах статус-кво, оказывающегося — в свете обнаруживаемых альтернатив — не "единственном возможным бытием", а одной из возможностей бытия".

Но и альтернативы могут быть двух типов: во-первых, модели капитализма, альтернативные нынешней (неолиберальной), во-вторых, некапиталистические модели общественного устройства. Альтернативы внутрикапиталистического типа абсолютно точно возможны: капитализм — этой строй, в высшей степени подверженный кризисам, но не уничтожаемый ими. Кризисы — это его форма обновления. Обычным способом выхода из них и является революционная или реформистская смена одной модели капитализма на другую. Что касается некапиталистических моделей, то с ними все сложнее. Неолиберализм настаивает на том, что они невозможны, но он привык беззастенчиво врать людям, он даже собственную модель объявляет единственно возможной, что полностью противоречит истории. Неолиберализм и пытается покончить с историей, объявляя себя ее "концом" и "венцом". Доказать, что он врет, — "от этого и зависит судьба свободы в нашем мире, и ход истории. Или же ее конец", — заключает философ. Финал неолиберализма, как бы он нас ни обманывал, исторически неизбежен. А вот что придет за ним — другая модель капитализма или что-то совершенно отличное — неизвестно. Неизвестно и к чему приведет такая альтернатива: к дальнейшему прогрессу человечества или к беспрецедентной катастрофе.