Автор — российский политолог, специалист по отечественной бюрократии, долгое время работавший директором по аналитике и стратегии крупного политтехнологического агентства «Никколо М», в последние годы трудится на государство — в полпредстве ЦФО. В силу этого теперь он мало публикуется, но до ухода на госслужбу весьма активно писал на разные темы в научной и массовой печати. Предлагаемая книга — это сборник его статей, в основном 1995-2005 гг. Почему и чем она может быть интересна нам сейчас?
В книге Афанасьева есть ряд идей и выводов о социальной природе современной Российской политики, не устаревших за прошедшие годы — причём на двух уровнях: федеральном и региональном.
На федеральном уровне ключ к пониманию — дефицит общественного доверия в посткоммунистическом обществе. Постсоветский человек — не коллективист, а рассчитывающий только на себя (и своих близких) индивидуалист. Но индивидуалист этот отягощён государственно-патерналистским комплексом! Поэтому в частной жизни он добивается результатов только личными усилиями и через выстраивание/поддержание системы личных связей, не надеясь на формальные институты. Эпоха институционального кризиса и трансформации до крайности актуализировала персональные связи и частные союзы защиты и солидарности. Эти связи тоже монетизируются, но лишь отчасти, ведь они не только восполняют дефицит ресурсов, но и удовлетворяют потребность в доверии.
Эти связи бывают родственными, дружескими или союзническими. Но так как ресурсы распределены неравномерно, связи носят неравновесный характер — в политике и бизнесе это чаще всего связи патрона и клиента. Отсюда основные акторы российской политики — персонально ориентированные «команды», которые всегда ищут покровителя («крышу») и периодически его меняют. Увы, вертикальные связи зависимости и милости не ведут к увеличению социального доверия и сотрудничества, а внутригрупповая солидарность в них базируется на деспотизме и неравноправии.
Господствующий класс современной России Афанасьев определяет как «постноменклатурный патронат». Он родился благодаря приватизации Социального могущества распавшейся советской номенклатуры. В этом слое консолидировались поколения «последних номенклатурщиков» и «новых русских». Его господство носит непубличный, неформальный, «семейный» и патерналистский характер. Это свойственно как отношениям внутри правящего слоя, так и отношениям между управляющими и управляемыми. Путь наверх строится не на принципах меритократии, а благодаря личным связям и деньгам, причём деньги часто являются производной от связей.
При Путине произошла стабилизация этого слоя, он адаптировался к институциональному дизайну РФ и приспособил его под себя. Путин только радикально усилил вес «верховников», включая силовиков, в этом слое и понизил вес местных элит, встроив их в «вертикаль власти». Российский патронат быстро и с удовольствием подстроился под президента и занимается осваиванием административной ренты: фаза «боярский вольницы», как обычно, циклически перешла в стадию «кремлевского абсолютизма». Раньше начальники паразитировали на распаде государства, теперь — на его укреплении. Природа власти при этом осталась прежней. Путинский стиль власти — знаменитое «ручное управление» — это патриархальное господство в постиндустриальную эпоху. Путинское правление — это вертикально выстроенный патронат, менее публичный, более циничный и жёсткий, чем ельцинский, и ничего более.
На региональном уровне выделяются следующие характерные черты российской власти:
— Соединение политической власти и экономического могущества. Врастание региональных бюрократий в рынок. Коммерческое использование госсобственности с частным присвоением результатов (административное предпринимательство). Видимое отражение этой унии — региональные законодательные собрания, где практически все депутаты — либо местные чиновники (бывшие), либо крупные местные же бизнесмены.
— Приватизация власти. Клиентелизм стал устойчивостой воспроизводимой матрицей социального взаимодействия. Органы власти и госорганизации действуют как частные предприятия их начальников. Руководители окружены «командами» зависимых соратников. Поэтому наш федерализм — это форма децентрализации постсоветской номенклатуры, никак не связанная с демократизацией. Наоборот, самые самостоятельные регионы у нас — они же и самые авторитарные по внутреннему устройству.
— Властецентризм социальной жизни. Власть остаётся главным социетальным ресурсом, условием и критерием общественной годности, значимости, успеха. Удаленность обывателя от власти обрекает его на незащищённость и незначительность.
— Авторитарная адаптация выборов. Материальная и правовая необеспеченность большинства граждан предопределяет их зависимость от владельцев и распорядителей ресурсов, делает их электоральную мотивацию «материалистической», а сами выборы превращает в дорогостоящее предприятие по «продвижению» товара и скупке голосов.
Впрочем, наиболее прагматично население подходит к местным выборам, а на федеральных россиянин в абстрактной, почти метафизической форме переливает свою сопричастность государству и руководствуется политическим чутьем и идеологическими соображениями (если они у него есть). Поэтому главный инструмент на федеральных выборах — это телевидение и телепиар, все начальственные потуги тут натыкаются на уже сложившуюся структуру политических предпочтений. На местных же выборах востребованы ресурсные кандидаты — те, кто может предложить людям что-то конкретное. А это, как правило (но не всегда), начальники...
Афанасьев делает много интересных наблюдений, в том числе фиксирует четыре условия выбора Путиным одного из приближенных в преемники президента (ау, проблема-2024!). Но об этом, я надеюсь, вы прочитаете сами...