Рецензия опубликована в книге В.В. Фёдорова «Ума палата»
Основатель знаменитой Шанинки Теодор Шанин вошел в историю социологии прежде всего как исследователь крестьянства. Его первая крупная работа, вышедшая в 1972 г., посвящена социальным изменениям в крестьянской среде России и СССР начала XX века. Аграрный вопрос был главным для русского общества в тот момент, и от его решения зависела траектория развития страны на многие десятилетия. Сначала столыпинская реформа, затем уничтожение помещичьего землевладения («Земля — крестьянам!»), эксперименты с продразверсткой и продналогом, и,наконец, коллективизация — вот главные вехи этого драматического пути.
Во всех случаях, отмечает Шанин, принимаемые государством решения основывались на ожидании того, что «крестьянство, понимаемая как некая исторически сложившаяся гомогенная социальная группа, со временем распадется на классы, свойственные капиталистическому обществу (фермеры-капиталисты, наемные рабочие и т.д.)». На самом же деле «классовая структура крестьянства и его политическая активность развивались совсем иным путем. Ни богатые землевладельцы, ни сельская беднота… в целом не образовали четко выраженных социальных групп. Несмотря на внутреннюю гетерогенность, российская деревня продолжала демонстрировать чрезвычайно высокую степень идейно-политического единства».
Иными словами, столице не удалось расколоть российскую деревню, спровоцировать внутреннюю социальную борьбу в ней. В каждом случае правительству приходилось сталкиваться с деревней как целым. Ее сопротивление во многом и обусловило чрезвычайную жестокость и экстремизм правительственных мер, основанных на нереалистических ожиданиях. Как показывает автор, столыпинские «хуторяне» очень быстро исчезли после революции 1917 г., не оставив по себе воспоминания и не оказав никакого сопротивления новому режиму. «Комбеды» 1918 г., организованные большевиками с целью взятия под контроль деревни, с треском провалились и очень скоро были распущены. Аналогичным провалом закончились попытки коммунистов политически объединить сельскую бедноту против «кулаков» в годы НЭПа.
Раскола села не произошло даже в период коллективизации! Никакой реальной борьбы бедноты против «кулаков» в 1929-1932 гг. нигде, кроме как на страницах газеты «Правда», Шанин не усматривает. Наоборот, «мощь Советского государства натолкнулась на ожесточенное сопротивление крестьянства, выступившего против него единым фронтом». Итак, фокус научного интереса автора составляет «фундаментальное противоречие между официально провозглашенными целями и результатами политик в области сельского хозяйства», оно же — «главное содержание политической истории российской деревни начала XX века».
Изучая причины такой странной социальной и политической цельности крестьянства и его невосприимчивости к импульсам разобщения и разделения, исходившим из города, социолог обращает внимание на процессы, обеспечивавшие стабильность и неизменность жизни деревенского социума. Важнейшим из таких процессов он считает специфичный для крестьянства тип социально-экономической мобильности, которому он и уделяет основное внимание. По сути, это и есть главное в книге: многомерный и чрезвычайно скрупулезный анализ механизмов социальной (не территориальной) мобильности на селе, в результате которого удалось реконструировать этот весьма сложный и малоизвестный, но очень важный для понимания крестьянской жизни социальный цикл.
Ученый создал многофакторную модель, отражающую сложность и нелинейность данного явления, приняв во внимание и биологические, и демографические, и экономические факторы, одновременно воздействующие на жизнь крестьянского сообщества. Модель Шанина отражает высокую цикличность этой жизни, при которой «отдельные крестьянские домохозяйства попеременно оказываются захваченными то восходящими, то нисходящими фазами социально-экономического движения». В результате ни массового обогащения значимой части крестьянских домохозяйств и их превращения в капиталистических фермеров, ни тотального обнищания крестьян и их деградации в сельскохозяйственных наемных рабочих не происходило.
Модель показывает, что при другом взаимном соотношении учитываемых факторов такой исход был бы вполне возможен. Но то конкретное соотношение, которое было характерно для начала XX века в России, такую траекторию исключало. Внутреннее расслоение на селе, безусловно, шло, российский капитализм постепенно менял село, но в своей основе оно оставалось прежним, стойко противостоя всем попыткам города его расчленить и переустроить. Внутрикрестьянские противоречия неизменно уходили на второй план, уступая сцену конфликту интересов между крестьянским «миром» и «представителями партийного и государственного аппарата, направленными на село из города».
Как показывает автор, «аграрная революция» 1917-1918 гг., то есть захват и раздел крестьянами помещичьих владений, особого отношения к классовой борьбе не имела. К концу гражданской войны на селе не осталось ни комбедов, ни «социалистических сельскохозяйственных предприятий», ни самостоятельных хуторов. Воспроизвелась традиционная структура крестьянских домохозяйств и общин с их обычным же социальным расслоением, не переходящим в классовое. Напротив, возросла социальная и политическая сплоченность крестьян. Далеко не случайно в 1920 г. по стране массово, как по команде, прокатились крестьянские бунты, а после объявления в 1921 г. НЭПа они так же массово и дружно исчезли.
Эта внутренняя сплоченность крестьян во многом «складывалась из противопоставления себя самым разным внешним институтам», прежде всего — соседским общинам, аутсайдерам-посторонним, которые «приносили в деревню чуждые ей социальные и культурные влияния», и представителям властей на местах. Самым острым оказалось противоречие не между сельской беднотой и кулаками — наоборот, в 1920-х годах социально-экономическая дифференциация на селе снизилась, а мобильность возросла. Наиболее значимым стало «противоречие между интересами крестьянских общин и людей, которые, являясь представителями новой власти… сильно отличались от крестьян с их традиционным укладом жизни».
Почему же крестьянство не смогло объединиться и свергнуть антикрестьянскую власть? Дело в том, «высокая внутренняя сплоченность каждой деревни оборачивалась разобщенностью и даже враждой деревень между собой». У крестьян не было центральной организации, своих символов и общенациональных лидеров. Это позволило властям локализовать крестьянское сопротивление и разбить деревни в ходе коллективизации поодиночке. Если в период НЭПа село продемонстрировало огромную силу сопротивления государственной политике, то в ходе коллективизации «государственная машина оказалось способной подавить» его. На стороне партии большевиков и госаппарата была грубая сила, и крестьяне не смогли ей противостоять. Позже в Китае Мао Цзэдун во главе Компартии покажет, какую силу представляют собой крестьянские массы, если их организовать и возглавить, и блестяще уничтожит капиталистические города и их власть.