Классическая работа американского исследователя, написанная им в 1958 г. по результатам 11-месячного проживания в глухой и нищей южноитальянской деревушке, вдвойне интересна сегодня. Во-первых — тем, как мастерски Бэнфилд наблюдает за жизнью незнакомого ему сообщества, строит гипотезы о причинах её весьма специфичного устройства, даёт рекомендации по способам преодоления отсталости. Во-вторых — как изящно Элла Панеях, наша современница из Европейского университета в Санкт-Петербурге, камня на камне не оставляет от выводов автора и показывает альтернативный взгляд на происходившее в 1950-е годы в вымышленной Бэнфилдом коммуне Монтеграно. Благодаря удачному сочетанию двух взглядов мы получаем возможность лучше понять сложности и ограничения метода исследования, избранного американским профессором, и риски ошибочности заключений и выводов, сделанных даже талантливым и авторитетным социологом. А ведь Бэнфилд считается одним из родоначальников самого популярного из современных экономических учений — неоинституционализма, знакомого нам по работам Дугласа Норта, Александра Аузана и других!
Итак, американец с опытом работы в рузвельтовской администрации времен знаменитого «Нового курса», полностью разочаровавшийся в эффективности государственных программ помощи пострадавшим от кризиса фермерам и рабочим, через 13 лет после окончания Второй мировой войны приезжает в дремучую застойную Калабрию и обнаруживает там нищету, разобщенность и безнадегу. Жители Монтеграно (коммуна реально существует, название изменено) крайне скупы, органически неспособны к взаимопомощи и объединению ради общих целей. Они не помогают даже ближайшим родственникам — отцам и матерям — после того как вышли замуж/женились и завели собственную семью. Люди не доверяют властям, а те беспомощны финансово и организационно — и используют полученную власть только для собственного обогащения и выгодного трудоустройства своих дружков. Церковь алчна и не пользуется никаким авторитетом в обществе. Благородные сеньоры живут за тридевять земель в Риме и наведываются в город, только чтобы собрать арендную плату за землю. Школьные учителя ленивы и бездеятельны, детям негде учиться, половина из них забывает грамоту вскоре после окончания школы. Дорог в округе нет, пробиться в жизни помогает только слепая удача, а болезнь единственного мужчины-кормильца грозит смертью и обнищанием оставшейся семьи. Политические партии присутствуют сугубо номинально, политики регулярно перебегают от одной к другой по соображениям личной выгоды, избиратели так же регулярно, но непредсказуемо и необъяснимо меняют свои предпочтения. Популярный деятель, придя к власти, тут же превращается в мишень для обвинений в коррупции и непотизме.
Таково общество «аморальных фамилистов», преследующих только узко понимаемую и сугубо краткосрочную выгоду, как его определил Бэнфилд — явно в противовес американскому, где индивидуализм уравновешен развитой способностью к кооперации и долгосрочному взгляду на жизнь. Как и почему оно смогло возникнуть и удержаться? Бэнфилд начинает с крайней нищеты региона; продолжает низким престижем физического труда в этой части Италии (заниматься им неблагородно); добавляет всепроникающий страх преждевременной смерти и вообще страх перед будущим. Упоминает также малую, нуклеарную семью, лишенную более широкой сети координации и взаимопомощи со стороны «большой семьи». Нуклеарность, в свою очередь, он выводит из безземелья жителей Монтеграно — они, как правило, владеют лишь крохотными клочками земли, едва способными прокормить одну небольшую семью. Безземелье же — следствие роста населения при ограниченности земельных ресурсов, известный по марксову описанию аграрной Франции процесс «парцеллизации». Немаловажную роль играют также система воспитания и полуязыческие, лишь слегка прикрытые католицизмом верования жителей городка.
Что же со всем этим делать? Бэнфилд указывает три условия, без которых отсталое общество останется отсталым навсегда. Во-первых, его членам необходим более широкий и долгосрочный взгляд на выгоду. «Пусть он по-прежнему заботится в первую очередь о пользе для себя и своей семьи, но при этом хотя бы часть времени посвящает следованию “более высокой” корысти. Во-вторых, коммуне необходимы лидеры, способные создать общественные и политические организации и исполняющие обязанности лидеров по призванию, а не из-за того, что им за это платят. В-третьих, избиратели должны научиться взаимодействовать в рамках этих организаций, не требуя немедленных плодов от этой активности для себя лично. Если удастся добиться продвижения по этим базовым направлениям, дальнейшая программа реконструкции этоса “аморального фамилизма”, а с ним и отсталого общества в целом, у автора уже готова…»
Послесловие Эллы Панеях буквально на нескольких страницах повергает в прах столь красивую и убедительную теорию Эдварда Бэнфилда — и поэтому обязательно должно быть прочитано, может быть, даже ДО самой книги. Панеях показывает: то, что Бэнфилд принял за отсталое аграрное общество, не способное к модернизации, на самом деле — интенсивно модернизирующееся общество, пусть и не теми темпами, какими это происходит в других регионах мира (и даже Италии). Все в книге указывает на процессы распада традиционного и весьма устойчивого аграрного общества: уже нет большой многопоколенной семьи, земля даёт все меньше дохода, его недостаточно для содержания семьи (а раньше хватало!), запросы людей растут под влиянием соблазнов общества потребления (всем нужен радиоприемник, затем холодильник, и далее по списку). Жители Монтеграно уезжают в более развитые места — кто в Рим, кто в Америку, а развитие в виде газет и кинотеатров уже приходит к ним в дом. Да, новые институты, характерные для современного общества — партии, профсоюзы, публичная власть — в Монтеграно еще не окрепли и не работают должны образом, они только обозначились, тогда как прежние — церковь, патрон-клиентские отношения, — уже не работают. Бэнфилд увидел распад старой структуры, но не формирование новой, которая уже на сносях, но пока не разродилась. Он также недооценил разрушительное воздействие войны и послевоенного экономического застоя на нищету Монтеграно, не оценил растущей мобильности и процесса урбанизации.
Кто прав, автор или рецензент, решите сами. А еще лучше — езжайте в коммуну Кьяромонте в южноитальянской провинции Базиликате и оцените, что происходит там сегодня, спустя 60 лет после описанных событий. Сохранилось ли отсталое общество аморальных фамилистов, описанное Бэнфилдом, или на его месте сформировалось нечто отличное? Заработали ли так, как надо, базовые институты современности? Преодолены ли безысходная нищета и безнадега? Очень жду ваших ответов!