Книга представляет результаты трехлетнего компаративного проекта по изучению процесса глобализации в десяти странах — от Германии до Японии и от ЮАР до КНР, — реализованного в 1999-2001 гг. международным коллективом под руководством двух крупнейших американских ученых — социолога Питера Бергера и политолога Стивена Хантингтона. Первоначальный импульс проекту дала статья Бергера 1997 года, в которой он выделил четыре взаимосвязанных процесса культурной глобализации: культура «мак-мира», или глобальная массовая (потребительская) культура; международная бизнес-культура («давосская культура»); клубная культура интеллектуалов, преимущественно леволиберальная по содержанию; новые религиозные движения, прежде всего протестантские, но не только. Бергер предложил также типологию четырех последствий, возникающих в результате взаимодействия глобализации и местной культуры: замещение местной культуры — глобальной; сосуществование местной и глобальной культур без их слияния; синтез двух культур; наконец, отрицание глобальной культуры в результате мощной локальной реакции. Целью проекта было «приземлить» эту концепцию на реалии глобализирующихся стран, проверить её эвристический потенциал и рассмотреть особенности глобализации на примере как стран «ядра» современного мира (США), так и его периферии (Индия, Чили) и интенсивно развивающейся полупериферии (Китай, Турция).
По мысли Бергера, взаимодействие между локальной и глобальной культурами (под культурой здесь понимаются «верования, ценности и образ жизни обыкновенных людей в их повседневном существовании») происходит по знаменитой модели Тойнби «вызов и ответ», где вызовом является зарождающаяся глобальная, исходно западная культура, а ответ дают элиты и массы других стран, причем его варианты располагаются на шкале от «принятия» до «отрицания». Признавая, что в основе своей глобальная культура происходит из американской, а её главным фактором распространения является английский язык, Бергер концентрируется на различных средствах её распространения, от международного бизнеса с его «давосской культурой» до глобализирующейся западной интеллигенции с её faculty club culture. Кстати, эти две культуры переплетаются между собой (скажем, корпорации нанимают интеллектуалов и финансируют их через разнообразные фонды), но периодически вступают в конфликт. И если международные центры бизнес-культуры диверсифицированы (сюда входят не только Нью-Йорк и Лондон, но и Токио, Гонконг и Сингапур), то центры интеллектуальной культуры локализованы почти исключительно в США. Господство американцев в обеих культурах не вызывает сомнения, самыми главными «глобализаторами», безусловно, являются именно американцы. «Глобализаторы» легко «переезжают из страны в страну, оставаясь при этом в защитной «оболочке», ограждающей их от любого серьезного контакта с местными культурами».
Другое яркое явление в культурной глобализации составляет евангелический протестантизм, особенно пятидесятничество, охватывающее по меньшей мере 250 млн человек в самых разных незападных странах. Исследование показывает, что «обращение в эту религию меняет отношение людей к семье, сексуальному поведению, воспитанию детей и… к работе и экономике вообще». Дух этой разновидности протестантизма «обнаруживает абсолютно англосаксонские черты, что проявляется в удачном сочетании личностного самовыражения, равноправия (особенно между мужчинами и женщинами) и способности к созданию добровольных объединений». Это облегчает социальную мобильность и присоединение незападной страны к глобальной экономике. Пятидесятничество наиболее быстро распространяется в бедных слоях населения Латинской Америки, Африки и Азии. Есть и другие примеры новых религий, включая международный культ Саи Бабы, происходящий из Индии и быстро вербующий последователей по всему миру, включая США и Западную Европу. Этот феномен показывает, что глобализация, изначально будучи западной и даже американской, со временем может изменить свое содержание: «культурные эмиссии могут распространяться за пределы страны независимо от ее экономического могущества. Но если страна-эмиттер бедна и слаборазвита, как Индия, распространению эмиссии помогает посредник (обычно экономически мощная страна). Однако когда страна-эмиттер достигает некоторой экономической стабильности, посредник становится ей не нужен». То есть речь, по сути, идет о столь пугающей Запад возможности «альтернативной глобализации».
Несмотря на частые противоречия между различными движущими силами и аспектами культурной глобализации, есть и то, что их объединяет: это, считает Бергер, индивидуализация, освобождение индивида от традиции и сообщества. «Модернизация разрушает господство традиции и духа коллективности» и делает индивида более самостоятельным — что может ощущаться и как дар, и как тяжкое бремя. «Индивидуализм» как идеология дает обоснование этому освобождению и… облегчает бремя свободы». Поэтому новая глобальная культура привлекательна для тех, кто ценит личную свободу и стремится реализовать её как можно полнее. Результат — «картина культурного землетрясения, толчки которого ощущаются практически во всех частях света». Это «серьезный вызов со стороны возросшей свободы, брошенный как отдельным индивидам, так и целым сообществам». Риск разрушения локального и даже национального сообщества под давлением глобализации велик, и это заставляет страны принимать глобальную культуру с существенными местными видоизменениями: даже McDonald’s в Азии ведет себя по-другому, чем в Америке. Глобальное воздействие может вести и к воскрешению местных культурных форм — как это произошло в Японии, где радикально изменилось общественное питание и распространились национальные блюда и способы приготовления и потребления пищи: на этом рынке по-прежнему доминируют японские компании и японские блюда, но это уже другие компании и другие блюда, созданные и работающие по идеологии и технологии западного фастфуда. Развивая тренд, эту разновидность глобализации можно назвать «гибридизацией», когда две или более несхожих культур образуют нечто принципиально новое (пример японо-французской косметики Shisedo).
Исследование, напомним, прошло два десятилетия назад, а значит, не учитывает ни скачкообразную интернетизацию и развитие соцсетей и других способов инфокоммуникаций, ни Великую Рецессию 2008 года, ни президентство Трампа и возвышение Китая до уровня второй глобальной сверхдержавы, ни даже теракты 11 сентября 2001 г. Сама идеология глобализации сегодня развенчана, термин — дискредитирован и применяется все реже. Возникло мощное возвратное движение в виде подъема ряда незападных стран и региональных блоков на фоне все новых и более болезненных поражений и провалов США и Западной Европы. Восторжествовал тренд к «управляемой глобализации» — так в книге назван курс КНР на дозированную и частичную модернизацию в экономической и технической областях, но без заимствования западных политических и культурных институтов. В самом ядре глобального мира наблюдается тотальное разочарование в глобализации и поиски альтернативного пути, которые пока успехом не увенчались. И тем не менее мир за эти годы стал еще более связан и интегрирован, а его экономическая и культурная глобализация прогрессирует, — хотя её направление, действительно, меняется. Как шутили в дни штурма вашингтонского Капитолия, «оранжевая революция возвращается домой», и третий мир разными способами вторгается в Америку и Европу. Сегодня мы наблюдаем глубокий кризис глобализации, тогда как Бергер и его коллеги застали её в высшей точке подъема. Тем интереснее их свидетельства и исследовательские интуиции, помогающие разобраться в сути этого важнейшего и сложнейшего явления, во многом определившего лицо современного мира.