"Мир, основанный на правилах" - так на Западе предпочитают называть угодный им миропорядок - давно уже трещит по швам. Гуру американской дипломатии Генри Киссинджер подметил это десяток лет назад: увещевания "играть по правилам" больше не работают! И даже больше: "не существует общего для всех представления об этой системе", за пределами Запада поднимающиеся страны хотят эти "правила игры в одни ворота" поменять. Это, по мнению автора, угрожает мировой системе хаосом, особенно опасным в условиях сформировавшейся беспрецедентной международной взаимозависимости. Но возможен ли в принципе глобальный порядок, если даже тот, что сейчас распадается, был навязан основной части мира насильственно? Киссинджер напоминает, что "мир, основанный на правилах" зиждется на Вестфальской системе, принятой Европой по итогам разорительной Тридцатилетней войны, и явно игнорирует альтернативные концепции миропорядка - исламскую и китайскую. Отношение США к Вестфальской системе весьма противоречиво, они её то поддерживают, то игнорируют.
Вопрос в том, "способны ли регионы со столь различными культурами, историей и традиционными для себя теориями мирового порядка принять в качестве закона какую-то глобальную систему?" Особенно в ситуации, когда сокрушительного преимущества со стороны одного из полюсов мира - Запада - больше нет. Размышляя об этом, автор приходит к выводу, что "любой мировой порядок, чтобы оказаться жизнеспособным, должен восприниматься как справедливый - не только лидерами, но и простыми гражданами". Это значит, что он должен интегрировать две столь противоположные ценности, как собственно порядок и свобода, обеспечив их взаимосвязанность. Он также должен охватывать три главный уровня:
- мировой (комплекс справедливых договоренностей и распределение власти)
- международный (практическое применение этого комплекса)
- региональный (то же самое, но в рамках отдельного мирового региона).
Все три базируются на двух компонентах: совокупности общепринятых правил и балансе сил ("что не позволяет одной политической единице подчинить себе все прочие"). Противоречия и конкуренция в мире неизбежны и неустранимы, но баланс сил "может ограничивать масштабы и частоту фундаментальных противостояний и не допустить их превращения в глобальную катастрофу".
Это важно, так как "многообразие сущностей, политических единиц, никак не связанных друг с другом исторически или ценностно... скорее всего, генерирует конфликт, а не порядок". А значит, нужно искать, "как наилучшим образом совместить различные исторические опыты и традиции в общем мировом порядке". Такой поиск идет, но пока не привел к серьезным результатам. Автор последовательно рассматривает разнообразные концепции миропорядка, бытовавшие в истории и географии на протяжении последних 400 лет, начиная с Вестфальского. Собственно европейскую концепцию он оценивает весьма критично: ЕС, по его мнению, не использовал свой шанс занять достойное место в многополярном мире, во многом потому что он представляет собой невразумительное образование, зависшее между государством и конфедерацией, между бюрократией и демократией, некое новое издание слабосильной Священной Римской империи. После развала СССР Европа оказалась "подвешенной" выбором одной из трех стратегий: реформированный атлантизм, нейтралитет или союз с новой внешней силой.
Не менее сомнительна американская концепция миропорядка. Ее сильная сторона и в то же время ахиллесова пята - "убежденность в том, что принципы проводимой ею внутренней политики являются самоочевидно универсальными и их применение во все времена благотворно". Такая самовлюбленность и самоуверенность привнесла "спорный элемент в международную систему, поскольку она предполагает, что правительства, которые не придерживаются таких принципов, не вполне легитимны".
Концепция распространения демократии обошлась США после 1945 г. в пять (!) полномасштабных войн, и только в одной из них (первая война в Персидском заливе 1991 г.) Америка "добилась поставленных целей, не вызвав при этом резких внутриполитических разногласий". Киссинджер льстит своим американским читателям, утверждая, что ни одна другая страна "не осуществляла свои стратегические инициативы, не испытывая столь глубокого стремления улучшить жизнь человечества". Но тут же добавляет, что "для эффективной политики подобные устремления должны действовать вкупе с несентиментальным анализом основополагающих факторов". Для большей успешности американской дипломатии прописан синтез идеологии и геополитики, причем "в таких формулировках, которые американский народ поддержит и сможет пронести через несколько политических циклов".
Возвращаясь к теме миропорядка, автор выделяет ряд особенностей нашей эпохи, предъявляющие к нему свои особые требования. Прежде всего, это быстрый технологический прогресс, распространение оружия массового поражения, экспансия цифровых платформ и глобализация инфосферы. Пока человечество, считает Киссинджер, скорее проваливает экзамен на зрелость в новых условиях. Например, "в политике трудный выбор - повседневная рутина. Но где в мире глобальных социальных сетей индивиду найти уединенное пространство для обретения силы духа", нужной для такой работы? Наоборот, "всеобщий социальный эксгибиционизм и стремление быть на связи... тормозят развитие личностей, способных на одинокие решения". Медиатизация политики привела к отмиранию серьезных дебатов о государственном управлении, вместо них "кандидаты лишь озвучивают формулировки маркетологов" и собирают средства. В такой перспективе "концептуальное понимание и ощущение истории, неотъемлемые элементы внешней политики, могут быть утрачены". А это очень опасно, особенно с учетом того, что в конфликтных ситуациях социальные сети могут усиливать напряженность вместо того чтобы снижать её. "Внешней политике грозит превратиться в составную часть политики внутренней, утратить статус дисциплины моделирования будущего".
Стоит ли вообще в таких обстоятельствах фантазировать о новом миропорядке? Обязательно, заявляет Киссинджер, ведь эрозия прежнего порядка ускоряется под действием трех мощных сил:
- возросшего давления на институт национального государства со всех сторон;
- противоречия между экономической глобализацией и архаичной политической конструкцией мира;
- отсутствия эффективного механизма консультаций между великими державами.
Поэтому реконструкция миропорядка "представляет собой основную задачу государственного управления". Но как он может выглядеть конкретно? Как система взаимодействия "государств, утверждающих достоинство личности и управление с прямым участием и сотрудничающих на международном уровне в соответствии с согласованными правилами". Для США это означает решительную перемену их традиционного подхода: отныне "торжество универсальных принципов должно сопровождаться признанием реальности истории и культуры других регионов". Ведь ни одна страна, и Америка не исключение, не в силах самостоятельно сформировать миропорядок. Констатация верная, но больше никаких содержательных предложений о том, как его выстроить, Киссинджер, увы, не делает. Видимо, для идеолога американской дипломатии даже такой скромный призыв к осмотрительности и адекватной самооценке уже сам по себе является подвигом здравомыслия, и идти дальше по пути признания меняющихся мировых реалий он не готов.