Очередная книга ведущего российского экономиста-неоинституционалиста, декана экономического факультета МГУ Александра Аузана обобщает итоги его исследований социокультурных факторов, влияющих на функционирование и развитие экономики. Главный вопрос книги имеет не только теоретическое, но и сугубо практическое значение: как можно преодолеть длительный застой в российской экономике? Иными словами, можно ли покинуть ту «колею», в которой движется наше народное хозяйство (за 2010-2020 гг. средний темп роста ВВП не превысил 1%), и перейти на другую, более продуктивную? Можно ведь ничего не делать, просто плыть по течению, надеясь на Бога, цены на нефть и т.п. Можно, наоборот, попытаться покинуть колею быстро, рывком. Для этого обычно востребуются инструменты, использовавшиеся для аналогичных попыток в прошлом. Это неэффективный путь, считает автор, потому что старыми «жесткими» методами подрывается хрупкий человеческий потенциал, «страна начинает демобилизацию, за которой следует новое сползание». Аузан предлагает третий путь — культурную трансформацию. В отличие от макроэкономистов, которые фактически не видят путей повышения темпов роста России, институционалисты считают, что «значимый экономический рост в России возможен, если мы начнем опираться на факторы культуры»! Проблема этого пути — в том, что он небыстрый. Чтобы двигаться вперед в таких условиях, нужен детально разработанный стратегический план, который будет неукоснительно выполняться. Примерно так, как сработал план «Великих реформ», разработанный в последние годы царствования Николая I и реализованный Александром II.
В чем суть «третьего пути»? Анализ немецкого и японского «экономических чудес» показал, что им предшествовал значимый скачок доверия внутри страны. Сначала накопление доверия — затем быстрый и долгий экономический подъём! Если люди больше доверяют друг другу, не нужно искать дополнительные гарантии, что тебя «не кинут», нанимать юристов, давать взятки и т.п. «Сила трения» между участниками экономических отношений снижается, они становятся более быстрыми и продуктивными. Проблема в том, что наше, российское доверие стало жертвой распада СССР и последующей шоковой терапии — оно «сгорело в ходе тяжелых реформ, распада прежних социальных общностей». Уровень доверия вновь стал медленно расти только начиная примерно с 2010 г. Этот тренд, считает автор, в том числе связан с цифровизацией, создающей «шеринговое», или распределенное, доверие. Возник новый институт, который Аузан считает ключом к росту доверия в целом. Если до этого доверие росло в основном в бизнес-среде, то благодаря росту платформ типа «Авито», «Яндекс.Такси» и др. тренд вышел за пределы узкого слоя предпринимателей и теперь охватывает все большее число обычных людей. Этому здорово помогла пандемия коронавируса, подхлестнувшая и без того бурное развитие цифровой потребительской экономики. Вообще, коронакризис можно рассматривать как шок, который, с одной стороны, стимулировал поиск новых источников развития, а с другой — обеспечил переворот в общественных вкусах, предпочтениях и ценностях, создающий новый и масштабный внутренний спрос. Он же дал толчок развитию нового типа институтов, способствующих экономическому росту — цифровых платформ с агрегаторами и рейтингами.
Итак, в России «пошло активное движение от создания новых институтов к росту доверия» на их основе. Готовность к росту социального капитала, норм честности и доверия есть, потенциал роста — в два-три раза буквально за несколько лет. Он может быть реализован за счет дальнейшего распространения шеринговых цифровых платформ, которое будет давать и прямой экономический эффект (ведь снижение издержек общения приводит к росту объема рынка). Промышленные компании, со своей стороны, должны менять механизмы управления, переходить к сетевому менеджменту, снимающему барьеры между различными группами работников. В этом случае последует рост производительности труда, который внесет свой вклад в общий подъём экономики. Придется подтянуться и государству, причем главное здесь — повысить доверие общества к полиции (от неё доверие государству зависит даже больше, чем от качества предоставления госуслуг). Самые хорошие сервисы сами по себе не решат проблему недоверия силовым структурам. Это — ключевая задача для государства, если оно хочет сделать свой вклад в ускорение экономического роста. Наконец, нужен прорыв в образовании и культуре: наиболее масштабный экономический рост связан с инновациями, а они — функция от уровня развития человеческого капитала в образовании. Правда, тут велика инерционность, так что значимых результатов предстоит ждать лет десять. Но это — растянутость во времени — общая характеристика культурных изменений.
Культурные трансформации — очень сложный процесс, и для их успеха критически важно, чтобы преобразования не повредили самое главное, а именно идентичность нации. Здесь помогает идея «промежуточных институтов», которые позволяют построить лестницу между культурой страны (с присущими ей ограничениями) и желательным экономическим будущим. Как это работает? Реформаторам нужно обнаружить ограничения, мешающие преобразованиям, придумать политику, их устраняющую, и построить механизм, позволяющий внедрять эту политику до момента внедрения целевого института. Найти в культуре опорные точки, опираясь на которые, сдвинуть другие — мешающие преобразованиям культурные элементы. Можно создавать сколь угодно странные и парадоксальные институты временного назначения, цель одна — последовательно прийти к желаемому результату. Скажем, Словения после получения независимости в 1991 г. разработала собственную модель приватизации предприятий, полностью противоречащую господствовавшим на тот момент неолиберальным установкам западных экономистов. Благодаря ей две трети предприятий оказались в собственности трудовых коллективов. В итоге Словения стала самой быстроразвивающейся страной посткоммунистического пространства и уже достигла уровня Португалии, о котором остальные продолжают только мечтать! Причина в том, что «странные и неэффективные на первый взгляд преобразования оказались соответствующими культуре. Друг к другу примкнули институты неформальные… и формальные». Сила трения (трансакционные издержки) снизилась, и запустился экономический подъём.
Такова продуктивность «промежуточных институтов», позволяющих без особых травм для национальной идентичности модернизировать экономику. Были успешные примеры и в российской истории — скажем, земство. Этот институт парадоксальным образом соединял гражданское общество, сословность и самодержавие. Позитивные эффекты земства оказались чрезвычайно широкими и длительными — и в экономической, и в правовой, и в санитарной, и в политической областях. В современной России промежуточным институтом могут стать строительные сберкассы (калька с австрийских Bausparkassen) как альтернатива дорогой и недоступной для большинства ипотеке — пошедшие этим путем Словакия и Чехия добились в жилищном строительстве гораздо больших успехов, чем мы. Другой возможный ход — селективное налогообложение, т.е. возможность для человека «голосовать рублем», влияя на распределение собранных государством налогов. Это помогло бы россиянам понять значение и движение денег как общественных ресурсов, что повысит их ответственность за собственные решения, например, о том, за кого голосовать на выборах, и скорректировать общественный запрос к властям в более «взрослую» сторону. Нужно трансформировать и базовые социальные институты, такие как школа, тюрьма, армия и др., — они во многом определяют настоящее и будущее лицо общества, а значит, и его экономическую продуктивность. Такие трансформации не могут быть быстрыми, но зато носят фундаментальный характер — и не исчезают с лица земли тут же, едва задумавший их реформатор потеряет влияние или должность. Именно этот путь — путь культурных трансформаций — Аузан предлагает рассмотреть как основной и наиболее перспективный способ повышения темпов роста российской экономики.