«Почему одни страны и этнические группы живут лучше, чем другие?» — этот вечный вопрос в очередной раз ставит американский социолог и экономист Лоуренс Харрисон, много лет проработавший в подразделениях USAID в Латинской Америке и, естественно, начинающий свой анализ именно с этого континента. По его мнению, Марксова теория капитализма и теория империализма Ленина, объясняющие нищету одних стран и процветание других эксплуатацией человека человеком и одних наций — другими, оказались несостоятельны в объяснении этого феномена. Аргумент против них он видит в катастрофических результатах экономической политики латиноамериканских стран в XX веке, почти три десятилетия руководствовавшихся принципами «девелопментализма» («политики развития») — развития импортозамещения и широкого государственного вмешательства в экономику как средства снижения зависимости периферийных стран от центральных. В реальном мире выиграли не латиноамериканские страны, поставившие на импортозамещение, а восточноазиатские (Корея, Тайвань, Сингапур), сделавшие выбор в пользу экспортной ориентации. Таким образом, делает вывод Харрисон, Маркс и Ленин не правы, а прав… Фукуяма, провозгласивший либеральный капитализм «концом истории»! Звучит смешно, но книга вышла в свет в знаменательном 1992 году, так что за «конец» её автор, как и многие из нас, принял очередную краткую интермедию.
На этом рецензию можно было бы закончить, но автор не ограничивается изъявлением верности либеральной идеологии, для этого он слишком умен — в отличие от большинства экономистов, которые заканчивают утверждением, что достаточно просто проводить «правильную» (т.е. либеральную) экономическую политику, чтобы быть успешным. Он продолжает искать причины и факторы, обусловливающие успех одних наций и провал других, и ставит вопрос: почему одни страны в похожих ситуациях проводят либеральную политику, а другие — нет? Ведь, казалось бы, «великая истина либерализма» всем давно понятна и очевидна, — так зачем же страны упорно губят своё будущее? И начинает аргументированно — ввиду присутствия огромного числа исключений, опровергающих устоявшиеся взгляды, — отбрасывать одну за другой многочисленные переменные, такие как климат, обеспеченность природными ресурсами, размер страны, географическое положение, политика и превратности истории. Что остается? Остаётся ключ к пониманию успеха народов, предлагаемый Харрисоном: «влияние культуры — ценностей и установок страны, общества или этнической группы, а также институтов, отражающих и укрепляющих эти ценности и установки». В этом он следует за Вебером с его «Протестантской этикой», хотя и делает поправку на снизившееся значение собственно религии и выросшее — других этических установок, не меньше, чем религия, влияющих на культуру.
Под культурой автор понимает «логически связную систему ценностей, установок и институтов, влияющих на все аспекты личного и коллективного поведения». Харрисон признаёт и обратное влияние (ход развития влияет на культуру), но в долгосрочной перспективе именно культуру видит решающим фактором. Скажем, авторитаризм, вялый рост и неравенство, царящие на протяжении последних 500 лет на территории иберийских стран и их бывших колоний в Новом свете, автор относит на счет авторитарной и игнорирующей ценности развития иберийской культуры, тогда как быстрое демократическое и экономическое развитие Испании в последние 60 лет ставит в заслугу ходу развития, которое существенно повлияло на культуру. Какая же культура благоприятна для развития? «Творческие способности расцветают там, где люди могут рассчитывать на честное и справедливое обращение, где дух справедливости царит в судах, в правительстве, в предпринимательстве и в том, как общество открывает людям возможности… Прогрессивные общества поощряют экспериментирование и критический взгляд на вещи, помогают людям раскрывать свои таланты и реализовывать свои интересы. Такие общества пронизаны идеей заслуги, а людей в них оценивают по их достижениям, а не по семейной или классовой принадлежности». Таким образом, демократический капитализм утверждается в странах третьего мира через свои институты, но создать их «может оказаться болезненно трудным, когда в обществах отсутствуют культурные традиции, питающие развитие».
Итак, культурные силы в одних случаях благоприятствуют, а в других — подавляют развитие творческих способностей человека. Харрисон выделяет четыре фундаментальных фактора, формирующих прогрессивный/консервативный вектор культуры. Во-первых, это «степень отождествления с другими членами общества — радиус доверия или чувство общности». По сути, тут речь идет об обобщенном доверии. Если оно высоко — плюралистическая политика становится возможной, а экономика обретает эффективность. Но в большинстве бедных и отсталых обществ радиус доверия ограничен семейным кругом, а все, что за ним, вызывает безразличие либо враждебность. Во-вторых, важна «жесткость системы морали», обычно связанной с догмами господствующей религии. Чем жестче этот кодекс, тем больше вероятность утверждения социальной справедливости и независимого суда. «Мягкие» религии обычно не благоприятствуют экономической эффективности и социальной справедливости. В-третьих, имеют значение «стиль и методы отправления власти». Если власть воспринимается как «лицензия» на то, чтобы делать всё, что заблагорассудится, то президент покидает свой пост обычно очень богатым человеком. Он использует власть исключительно в собственных интересах и не связывает себя заботами о правах и интересах других. Инициатива в таких обществах неизменно оказывается наказуемой. Четвертый влияющий фактор — «отношение к труду, новаторству, сбережениям и прибыли». Если культура признаёт ценность труда, поощряет ориентацию на будущее, легитимирует обогащение и поддерживает образование как путь к нему, то общество продвигается по пути прогресса. Таковы, считает автор, предикторы существенных различий в развитии разных стран — Никарагуа и Коста-Рики, Гаити и Доминиканской Республики, Латинской Америки и США.
Отрицая культурный релятивизм (до BLM оставалось почти 30 лет), Харрисон делит культуры на более или менее благоприятствующие развитию и указывает как на доказательство на постоянно увеличивающуюся иммиграцию из стран второго типа в страны первого. Вслед за Фостером он даже предполагает существование «общемировой крестьянской культуры», враждебной прогрессу и исходящей из ценностей выживания, а не развития. Эта культура видит мир через призму «игры с нулевой суммой». Впрочем, «противящиеся прогрессу системы ценностей и установок насквозь пронизывают все слаборазвитое общество — от босоногих неграмотных крестьян до внешне цивилизованных образованных граждан». Автор диагностирует в таких странах наличие «культурной патологии слаборазвитости» и показывает на различных примерах, при каких условиях эта патология может быть преодолена (бразильское экономическое «чудо», опыт Тайваня и Кореи, запоздалое развитие Испании и японская экономическая революция). Обращаясь же к развитым странам, Харрисон указывает на опасность размывания и эрозии той культурной силы, которая даёт им движение к прогрессу. Бюджетный дефицит США, скандалы с банками, финансовый кризис штатов и городов, эпидемию наркотиков и преступности, обострение расовых конфликтов и многое другое он относит на счет размывания некогда высокоэффективной американской системы ценностей. И в этом виновата не конкуренция с хитрой демпингующей Японией, а плохая политика и слишком большое богатство, свалившееся на Америку после Второй мировой войны. Иными словами, глобальная рента от статуса гегемона развратила Америку, и правый демократ Харрисон в ужасе от этого. Посмотрел бы он на то, что стряслось с его родиной за последующие несколько десятилетий…