Что хотите найти?

Американский историк-социолог Ричард Лахман писал эту книгу необычно долго, 17 лет, а я — читал ее быстрее, конечно, но тоже необычно долго для себя: почти два месяца (!). И не потому, что она неинтересна или скучна, а потому что насыщена огромным объемом разнообразного — исторического, экономического, политического — материала, который изощреннейшим образом проанализирован, структурирован и преобразован в модель, описывающую один из самых важных, но и загадочных процессов в истории человечества: процесс образования капитализма.
Наиболее известны две теории происхождения капитализма — Маркса и Вебера, и обе подвергаются тщательному разбору в труде Лахмана, как и множество других, менее популярных и всеобъемлющих подходов. Цель Лахмана — проверить на реальном историческом материале гипотезы, выдвинутые великими социологами XIX-XX веков. Для этого автору пришлось изучить в деталях историю землевладения, аграрных преобразований, конфликта элит, взаимодействия светских и церковных институтов Англии, Франции, Испании, Голландии и Италии XII-XVIII веков. Теперь вы понимаете, на что ушли 17 лет :-) 
На мой взгляд, потрачены они были не зря. Лахман не только аргументированно разгромил классовую теорию Маркса и «происхождения капитализма из протестантского духа» Вебера, но и предъявил собственную, и очень убедительную теорию формирования капитализма. Эта теория отвечает на целый ряд «неудобных» вопросов — например, почему североитальянские города XII-XIII веков с их богатейшим купечеством и мануфактурами не породили капитализма? Почему не стала родиной капитализма Голландия — еще одна богатейшая купеческая держава XVI-XVII веков? Почему он зародился и укрепился именно в относительно бедной и окраинной Англии XVI-XVIII веков, а не где-либо еще?
Лахман тщательно прослеживает все перипетии классовых войн средневековой Европы — и нигде не находит практического подтверждения теории Маркса о том, что буржуазия в борьбе с дворянством утверждает капитализм. Лахман исходит из посылки о множественности элит (корона, магнаты, дворянство, церковь, богатые нетитулованные купцы и ремесленники, объединенные в цеха) и утверждает, что шанс на изменение своего положения у подчиненных классов («неэлит») возникает только в ситуации межэлитного конфликта. Этот шанс может реализоваться, только если неэлита вступит в союз с одной из сильных и сплоченных элит (что бывает крайне редко). В ином случае элита воссоединяется, чтобы задавить движение неэлит и вернуть их в подчиненное положение. Революция — это элитный конфликт, отягощенный конфликтом классовым.
Буржуазия лишь однажды — в ходе Великой французской революции — свергла власть короны и аристократии, уничтожила дворянское государство, чтобы установить свое собственное. Однако капитализм родился не во Франции XVIII века, а в Англии XVII, и там-то буржуазия как класс напрочь отсутствовала. Лахман предлагает очень интересную трактовку истории возникновения капитализма в Англии, начиная его отсчет с Реформации. Король Генрих VIII отверг католичество, чтобы решить личные проблемы — семейные и финансовые. Имущество церкви было конфисковано и распродано по дешевке местным элитам — дворянам («джентри»). Его дочь Елизавета Английская уничтожила власть магнатов, чтобы устранить аристократическую оппозицию, и тем самым окончательно отдала английскую провинцию во власть джентри. Попытки Якова I и Карла I восстановить церковное имущество и угроза католической реакции сплотили джентри на идеологической платформе протестантизма. Джентри взяли под свой контроль парламент и в ходе Гражданской войны и Славной революции уничтожили политическую власть короны, заменив ее парламентским режимом.
Итак, именно английские джентри, по Лахману, создали капитализм. Они не занимались никакими капиталистическими предприятиями, но нещадно эксплуатировали фермеров, арендаторов и безземельных батраков, а прибавочный продукт вкладывали в покупку предметов роскоши, облигации государственного долга и, отчасти, в «стартапы» тех времен. Они были кровно заинтересованы в утверждении неприкосновенности и священности частной собственности на землю — и добились этого вопреки всему. Благодаря этому аграрный феодализм в Англии сменился аграрным капитализмом, а это со временем создало возможности для запуска процесса индустриализации.
Что касается теории Вебера, то Лахман соглашается с ней в том, что именно Реформация сделала возможной возникновение капитализма. Но категорически возражает в том, как именно Реформация сделала это! Напомню, Вебер утверждает, что именно рационалистический поворот в сознании европейских христиан, принявших протестантизм, дал толчок к их капиталистической активности. Однако история борьбы английских и французских светских и церковных элит против колдунов и магии в XVI-XVIII веках, описанная Лахманом, показывает, что дело тут вовсе не в росте рациональности. Европейцы становились рациональными (в веберовском смысле) только тогда (и до такой степени), когда социальные ситуации давали возможность для возникновения у них заинтересованности в подобных мыслях и действиях! Такие рациональные идеологии и стратегии развивались в ответ на структурные изменения, порождаемые элитными и классовыми конфликтами.
Работа Лахмана безумно интересна и познавательна, но не слишком легка в прочтении. Впрочем, дорогу осилит идущий!