Никита Томилин представляет себя как эксперта в массовых коммуникациях, включая выборные, и патриотического публициста. Его книга «Как управлять Украиной», однако, слабовата и вряд ли ее следует рекомендовать к прочтению, но... есть у нее все-таки три достоинства! Во-первых, она ставит правильные и актуальные вопросы — пусть и не дает на них правильных ответов. Во-вторых, пару сюжетов из новейшей истории Украины и России она освещает весьма основательно, «с паролями и явками». В-третьих, в ней довольно удачно деконструируются героические мифы, лежащие в основе украинской национальной идентичности, — «казацкий» и «шевченковский».
Начнем с мифологии. Украинские националисты возводят свою генеалогию к вольному казачеству, всячески прославляя казачий дух и противопоставляя его «русскому рабству», а часто и вовсе отказывая русским в принадлежности к славянам. На самом деле, указывает Томилин, «до 1648 года казачество было явлением посторонним для Украины, оно жило на степной окраине... После восстания польская власть была изгнана и властью стали казаки. Попасть в казачье сословие означало стать свободным человеком», поэтому гетман «превратил реестр в источник собственного обогащения, беря взятки за попадание в списки». Казаки не желали расширять свой круг за счет крестьян и считали их людьми второго сорта. Казачья верхушка превратила страну в источник собственного обогащения, при этом Москва никаких доходов с Украины не получала, край отличался неустроенностью, население нищало, а гетманы и полковники только богатели.
Все закономерно закончилось «Руиной»: достигнув независимости, украинцы «стали разменной монетой в череде предательств элиты, которая преследовала не народные, а кастовые интересы». Казачья верхушка стала «организованной преступной группой, которая принципиально жила только за счет набегов, рэкета и паразитизма». Именно в те годы и начала формироваться украинская русофобия, ведь московский царь мешал казакам грабить свою страну. Русофобия, пишет Томилин, стала «прививкой для народа, чтобы защитить право самозваной элиты — казаков, олигархов, бандитов — грабить собственный народ». Ее лозунг: «Мы вас еще вполсилы грабим, а вот придут москали — будут грабить по-настоящему» (на самом деле всё наоборот).
Другой интересный сюжет — украинский национальный характер и психологические предпосылки «майданов». Их корни, считает автор, лежат в истории народа, который практически никогда не имел собственного государства. А краткие эпизоды, когда оно все-таки возникало, быстро заканчивались подчинением иностранному контролю. Так, в 1918-1920 гг., после краха Российской империи, на территории Украины несколько раз возникали «самостийные» государства, рассчитывавшие на иностранную поддержку. «Однако все „союзники“ продемонстрировали полное игнорирование украинских интересов, и дело закончилось очередным разделом ее территории... Подобное лавирование с быстрыми переходами с одной стороны на другую, прямым предательством и поиском внешней силы, под покровительство которой в данный момент выгоднее перейти, стало своего рода матрицей украинской жизни».
Мазепа, Петлюра и Бандера — классические предатели, перебежчики, многократно менявшие сюзерена, возводятся украинским политическим мифом в ранг национальных героев. Разве можно после этого удивляться тому, что «украинцы, создавая эскадроны смерти, отправляя людей в секретные тюрьмы, осуществляя внесудебные казни, называли себя при этом приверженцами неких „европейских ценностей“». «Декларируя на словах свою „европейскость“, украинское общество не желает и не способно увидеть и услышать другого». Это одна дилемма, а другая, не менее важная, связана с оценкой национального прошлого. Все реальные достижения малороссов, констатирует Томилин, «были приобретены именно в общерусском и советском прошлом, а период так называемой независимости не принес ничего, кроме деградации и той самой традиционной для Украины „войны всех против всех“». Но в украинской пропаганде все выглядит строго наоборот: советский период представляется временем угнетения и упадка, а период независимости — временем расцвета и процветания (!!!).
Такая патологическая лживость не может не приводить к крайнему отчуждению украинцев от своего государства. Что и происходит на деле: «население в подавляющем большинстве демонстрирует безгосударственную модель социального поведения. Государство само по себе, общество само по себе». Дело в том, что государство здесь «стремилось не столько существовать, сколько доказать миру, что оно существует». До собственных граждан дело просто не доходило... Поэтому вполне уместно такое определение украинской ментальности, как «хуторянство». Хуторянин «стремится устраниться от участия в решении общественных проблем, живет по принципу «моя хата с краю». Украинцы «по своей сути интроверты, то есть направлены на собственный психический мир... Поэтому в украинском обществе семья, ближайшие родственники имеют большую ценность».
Украинцы верят в свою способность «укрыться от истории», спрятаться «в складках местности». Глубокий провинциализм украинского сознания требует компенсации, отсюда — «поза вечной обиженности, ощущение постоянной окруженности врагами и предателями, сочетающаяся, однако, с чрезвычайной злобой, надменностью и агрессивностью по отношению к инакомыслящим». Их часто превращают в «недочеловеков». Неслучайно «в истории нынешней Украины мы видим постоянное бегство от сложности своей страны, с выпадами в адрес целых классов и регионов, с намерением страну упростить, унитарно выровнять». Этого требует компенсаторный миф о «всесильном духе нации, в который надо как-то загнать других».
Другой важный сюжет — связь национализма и язычества. Украина известна широким распространением православия — возможно, более широким, чем в России, если взять количество церковных приходов на душу населения. Но она же известна и самым широким на постсоветском пространстве распространением лжепророков, духовных «вождей», сект и проч. На этом фоне внимание автора привлекает популярность языческих верований, тесно связанных с политическими взглядами. И здесь Томилин указывает на аналогичные процессы, происходящие в России. «Языческое возрождение», чаще всего называемое «родноверием», происходило в двух странах практически синхронно. «Национальная идея» пришла с украиноязычного запада на русскоязычный восток этой страны не сама по себе, а «через молодежь, через футбольных фанатов, которые ощущали себя «патриотами своего города». Позже костяк националистических формирований «Азов»[*] составили выходцы именно из русскоязычных восточных регионов.
Автор обращает внимание на странный, но эффективный альянс между ультраправыми активистами и либералами. Он состоялся на Украине и наметился в 2011-2012 гг. в России. На Евромайдане либералы «создавали в мировых СМИ образ праведной борьбы за социальные права», а ультраправые «из-за спин демонстрантов совершали политические убийства, безнаказанно запугивали и физически уничтожали инакомыслящих». В России «болотное движение» было быстро подавлено, и наши националисты-язычники подались в «украинствующие» — в тот же «Азов»[*] и др. В целом язычество на Украине превратилось в важный политический фактор, поскольку получило поддержку и ресурсы спецслужб. А в России, наоборот, оно было задавлено спецслужбами, пересажавшими большинство активистов-язычников и не давшими этому течению развиться всерьез.
Обратимся теперь к главному вопросу книги: «как управлять Украиной?». Действительно, Украина играет важнейшую роль на постсоветском пространстве, что признается и российскими, и западными геополитиками. Императивная задача для России — исключить использование ее территории и ресурсов нашими противниками с целями нашего ослабления. Дальше начинаются развилки: если Украина сохраняет пусть ограниченную, но суверенность, то как с ней построить эффективные двусторонние отношения? Если она эту суверенность теряет, то как подчинить ее своему контролю, как построить внешнее управление ею? Автор исходит из того, что наша соседка больше не суверенна, а значит, надо научиться правильно ею управлять. На это можно ответить, что несуверенность Украины — это возможность, но не реальность. События СВО многократно подтверждали: если не суверенность, то субъектность Киев сохраняет, он проводит свою линию, спорит со своими западными спонсорами и союзниками, даже хамит им — и часто всерьез влияет на их политику. Так что вопрос «как управлять Украиной?» актуален не только для Москвы, но и для Вашингтона, Брюсселя, Парижа, Варшавы и др.
Но ответ, который дает автор, на мой взгляд, принципиально неверен. Дело в том, что он исходит из следующей презумпции: СВО закончится полным разгромом Украины, после которого Россия сможет самостоятельно решать, какую часть ее территории присоединить к себе (например, автор предлагает присоединить к РФ Закарпатье!), а какую оставить в составе урезанного украинского государства (весьма небольшую, но даже ее нужно будет включить в состав Союза России и Белоруссии). Такой взгляд полностью игнорирует реалии, состоящие в том, что послевоенное урегулирование всегда — плод дипломатической борьбы и итогового компромисса. Даже Сталин был вынужден договариваться о границах Польши с союзниками, и это в преддверии безоговорочной капитуляции Германии! Не говоря уже о том, что исторической традицией России является регулярно проигрывать за дипломатическим столом даже выигранные оружием войны. Так что вопрос о том, как управлять Украиной после СВО, остается чрезвычайно актуальным, но для адекватного ответа на него нужно сильно меньше шапкозакидательства — и сильно больше ловкости и хитрости. А они, как показывают события последних трех лет, у нас в огромном дефиците.
[*] Батальон признан в России террористической организацией и запрещён