Ностальгия по СССР — распространенная болезнь, как оказалось, не вылечивающаяся с возрастом, а имеющая тенденцию захватывать даже новые поколения, которые в Советской стране уже не жили! И пока одни составляют себе капитал на эксплуатации воспоминаний о том, насколько вкусным было советское мороженое и качественным советское образование, другие — их гораздо меньше — пытаются разобраться, что же на самом деле представляла собой наша советская жизнь. Новая книга петербургского экономиста, журналиста и социолога Дмитрия Травина — очередная попытка прорваться сквозь розовый флер ностальгии и напомнить, «как мы жили в СССР» тем, кто это забыл, а тем, кто и не знал, — просто рассказать об этом.
Книга посвящена предпоследнему этапу советской истории, охватывающему «долгие семидесятые» (1968–1984), и порожденному этим временем поколению «семидесятников», в которым относится и сам Травин. Если «шестидесятников» он рассматривает как творческое, интеллектуальное и моральное поколение, много давшее нашей науке и искусству, то «семидесятники» — люди более практические и даже циничные. Неслучайно именно они после развала СССР создали такое яркое и неоднозначное социальное явление, как постсоветский бизнес!
Источники книги: с одной стороны — личные воспоминания, с другой — серия интервью с известными «семидесятниками», чьи мемуары пока не написаны или не опубликованы. Третий источник — мемуары, дневники и письма советских людей: «писателей и поэтов, артистов и режиссеров, ученых и журналистов». Все мы пристрастны и необъективны, у всех у нас память оставляет желать лучшего, но Травин препарирует эти источники интересным образом — вычленяет не особенное, а общее, то, что мемуарист описывает между делом, что не относится к сфере его профессиональных интересов, а замечается мимоходом. Благодаря этому его собственные умозаключения и воспоминания обретают плотность, переполняются фактурными деталями, ярко иллюстрирующими авторский взгляд на предмет.
И еще один элемент книги выделяет ее из общего ряда: каждая глава об одном из аспектов советской жизни дополняется «кинозалом» — сборником впечатлений и размышлений об известных советских кино- и телефильмах. Жизнь в позднем СССР была скудноватой и скучноватой, но искусство и литература давали людям отдушину. Поэтому главы о советском быте дополняются «впечатлениями, полученными вечерами, проведенными перед экраном». Травин считает кино, созданное нашими «шестидесятниками», настоящим чудом, сравнимым по значению с русской художественной литературой XIX века, и с радостью делится с нами своими мыслями о нем.
Свою миссию Травин видит в том, чтобы раскрыть на практических ситуациях советской жизни знаменитый тезис Юрия Левады о том, что реальная жизнь в СССР «проходила совсем не так, как выглядела со стороны. Она представляла собой своеобразную игру человека с государством». Игра велась и на потребительском рынке, и на производстве, и в быту, и на отдыхе, и даже в идеологической сфере. «Мы делаем вид, что работаем, а вы делаете вид, что нам платите» — и так далее в этом духе. Автор пытается деконструировать «внешнюю оболочку, натянутую на наше советское прошлое», прорваться через нее к реальной жизни. И получается это у него великолепно: книга просто пестрит потрясающими примерами несоответствия жизни декларациям и лозунгам. Дистанция между ними огромна — не меньше, чем между «окопной правдой» и торжественными реляциями генералов и маршалов.
Что же стоит за этой всеохватывающей «советской игрой» и как ее понимать? Возьмем тему советского дефицита. Позднесоветский человек был обречен на то, чтобы огромные усилия прилагать к поиску дефицитных товаров и продуктов, а также адаптироваться к вечной нехватке всего и вся. «Он с радостью от него отказался и не демонстрирует признаков стремления к прошлому с пустыми прилавками, талонами на еду и длинными очередями». Гонясь за товарным изобилием, он отнюдь не любил все иностранное, скорее заграница его и притягивала к себе, и одновременно отталкивала: у них там все богато, разнообразно, красочно, но устроено там все по-другому, не так, как у нас, и вряд ли нам это подойдет, хотя, конечно, хотелось бы...
Позднесоветский человек «не стремился много и эффективно работать вовсе не потому, что был ленив по природе, но потому, что административная экономика отрицала необходимые для труда стимулы». Сегодня мы работаем много и довольно эффективно, но «по мере того, как некоторые важные элементы административной системы к нам возвращаются, стимулы исчезают и нарастает апатия». Позднесоветский человек «с безразличием воспринимал коммунистическую идеологию, послушно исполнял ритуалы, поскольку готов был приспосабливаться к ней, но уже не верил в декларируемые партией цели». После краха СССР он спокойно жил без идеологии, а сейчас довольно безразлично относится к попыткам создания новой идеологии, и так скорее всего будет до тех пор, пока эти «игры наверху» не вторгнутся в его «личный благополучный мирок с товарами и развлечениями».
Позднесоветский человек был равнодушен к демократии, но алкал товарного изобилия; с радостью приняв рынок, он взял демократию «в наборе» к нему — а затем легко от нее отказался… Верное понимание причин и следствий этой коллизии очень важно для наших сегодняшних дискуссий. Ведь неверные интерпретации прошлого ведут нас к неверным решениям относительно будущего! И ошибки здесь еще не раз аукнутся и нам, и нашим детям, и аукнутся очень больно. Поэтому хватит ностальгировать — давайте разбираться, как на самом деле жил и действовал позднесоветский человек и почему именно так, а не иначе. Книга Травина в этом важном деле — отличное подспорье!