Статусный отечественный политолог Марк Урнов, бывший руководитель Аналитического управления Президента РФ (1994-1996) и декан факультета прикладной политологии Высшей школы экономики (2004-2010), внес свой вклад в славное дело изучения фактора эмоций в политике, восходящее еще к Габриэлю Тарду. Если политики и политтехнологи не мыслят своей работы без учета общественных эмоций и настроений, то академическая политология склонна оставлять эту тему на периферии своего интереса. Между тем эмоции, — а Урнов понимает их в аффективном смысле, в основном исключая когнитивную составляющую, — не просто существенно влияют на поведение индивидов и целых групп. Их влияние зачастую «почти незаметно и может приводить к неожиданным последствиям». Причем эти последствия тем сильнее, чем слабее уровень институционализации политической системы. То есть разветвленная, глубоко укорененная, стабильная политическая система может без особого труда выдержать неожиданный скачок общественных настроений. Система слабодифференцированная, молодая, неустойчивая — может быть опрокинута ими. Отсюда — особое значение изучения политических эмоций в «переходных», т.е. быстро и труднопредсказуемо меняющихся обществах. Так мы возвращаемся к пониманию, что «эмоциональная информация, воспринимаемая человеком помимо его волевого контроля, играет в нашей жизни ничуть не меньшую роль, чем информация рациональная». Отправным понятием для автора здесь выступает «эмоциональная атмосфера» общества.
Урнов определяет её как «совокупность всех эмоциональных воздействий, оказываемых на членов данного общества». Сюда включаются: сильные направленные воздействия (пропаганда), сильные ненаправленные (эффект толпы), слабые направленные (случайная беседа) и слабые ненаправленные (выражения лиц, интонации — так сказать, «эмоциональный эфир») воздействия. Зависимость человека от чужих настроений, его свойство меняться под воздействием настроений окружающих есть функция трех важнейших факторов: свойства человека «заражаться» чужими эмоциями и его стремления сознательно делиться своими эмоциями; наличия социальных институтов и процессов-«настройщиков», дающих человеку и обществу в целом разнообразные психологические стимулы (харизматические лидеры, праздники, выборы, войны, СМИ и др.); неоднородности эмоциональной атмосферы в различных сообществах и социальных группах (в одном обществе могут сосуществовать различные эмоциональные «микроклиматы»). Что касается институтов-настройщиков, то выдающуюся роль в их ряду играют СМИ. Они создают «когнитивную подушку» эмоциональной атмосферы, насыщая её особым образом поданными фактами и суждениями. Наиболее известны такие методы медиавоздействия на общество, как мейнстриминг (не столько содержательная, сколько структурная и стилистическая однородность информационных потоков, ведущая к сближению взглядов, ценностей и поведения аудитории) и «формирование повестки» (подача только специально отобранных фактов и интерпретаций, игнорирование других).
Основными компонентами — а точнее, осями сравнения, — эмоциональной атмосферы общества Урнов считает: интенсивность социальной идентичности / уровень доверия к социуму; уровень тревожности, беспокойства, страхов; оптимизм/пессимизм; уровень агрессивности; уверенность/неуверенность в себе; общую (не)удовлетворенность жизнью. Также важное значение имеет уровень (не)однородности атмосферы. В зависимости от него эмоциональное состояние общества может быть описано как один из четырех типов: стабильная плюралистическая ситуация (широкий спектр настроений, стабильное состояние); единство (в порыве или безразличии); поляризация (риск широкомасштабных социальных конфликтов); атомарность (риск утраты взаимопонимания и распада социальной ткани). Особое внимание автор уделяет агрессивным эмоциям и факторам, их вызывающим (активаторам агрессии). К их числу относятся «предметы, слова и символы, ассоциирующиеся с агрессией; агрессивные сцены в СМИ или в жизни», любые виды насилия и т.п. Не менее важны «фрустраторы», или любые обстоятельства, которые «являются препятствием на пути удовлетворения желания» и мотивируют на поведение, цель которого — обойти такое препятствие.
Работая с классической формулой «фрустрация — агрессия», Урнов разрабатывает «понятийный аппарат для политологического анализа фрустрационных процессов, то есть процессов выхода разрыва между уровнем притязаний и уровнем ожиданий за верхнюю границу некоторой принятой в данном обществе нормы». Он также уточняет разницу между явлениями фрустрации и относительной депривации: фрустрация — это разрыв между притязаниями и ожиданиями, тогда как относительная депривация — это разрыв между притязаниями и достижениями. Как отражается фрустрация на политических процессах? Автор выделяет два крупных механизма такого рода: «токвилев процесс и стрессовый процесс». Оба имеют место там, где есть разрыв между притязаниями, ожиданиями и достижениями. Итак, токвилев процесс — это фрустрация, возникающая в ситуации, когда уровень притязаний растет опережающими темпами по сравнению с ожиданиями («революция растущих ожиданий»). Стрессовый процесс — фрустрация, возникающая в обратной ситуации, когда притязания снижаются медленнее, чем ожидания. Политолог видит связь между развитостью в определенном обществе достижительного поведения и распространенностью токвилева/стрессового процесса. Под достижительным поведением понимается стремление к богатству, статусу и власти, установка на конкурентное поведение, согласие с имущественным неравенством и др.
Итак, «сообщества с развитым достижительным поведением склонны к стрессовому / несклонны к токвилеву фрустрационному процессу», с неразвитым — наоборот, склонны к токвилеву / несклонны к стрессовому. Россия, по мнению автора, не может похвастаться распространенностью достижительного поведения, поэтому склонна к токвилеву процессу. Практические выводы из теоретического исследования таковы: элитам «переходных» стран «имеет смысл беспокоиться о политической стабильности не столько в периоды ухудшения экономической ситуации, сколько в периоды подъемов. Иными словами, неизбежно болезненные экономические реформы в этих странах опасны не столько на начальном этапе, сколько тогда, когда они уже начинают приносить ощутимые плоды». Таким образом, Горбачеву и Рыжкову можно было не особенно бояться массовых протестов против реформ (если бы они их реально начали). Зато, продолжим логику, бояться нужно было Путину, при котором Россия вошла в постреформенный период длительного и широкого экономического подъема. И напротив, в «развитых» странах для стабильности политической системы опасен стрессовый процесс, возникающий в периоды значимых экономических ухудшений и кризисов. Он резко повышает вероятность массовых выступлений и даже революций, которая в аналогичных обстоятельствах никогда не возникает в «переходных» обществах.