Великий — а возможно, и величайший, — французский историк XX века Фернан Бродель известен в основном двумя своими многотомными работами, посвященными развитию экономики Средиземноморья в период становления капитализма. В наше быстрое и суетное время шанс прочитать хотя бы одну из них даже для гуманитария, не говоря уже об экономисте, невелик, но на этот случай Бродель сделал нам подарок: изложил ключевые положения своей теории в трех лекциях, прочитанных в 1976 году в Университете Гопкинса и изданных затем в качестве небольшой книжки. Воспользуемся этой возможностью, чтобы познакомиться с выводами мэтра относительно устройства экономической жизни, которые он сделал на базе фундаментального анализа процессов зарождения и развития капитализма в Средиземноморье и, позже, в Северной Европе с XV по XIX век. Первый и главный тезис: экономика многослойна, она сочетает несколько весьма различающихся уровней, каждый из которых надстраивается над предыдущим. Охватывая гораздо меньшее количество людей и их связей, он при этом обретает гораздо большую мощь и влияние. Самый базовый и обширный уровень — «материальная жизнь», в которую вовлечены мы все. Это «привычка, или даже рутина, эти тысячи действий, протекающих и заканчивающихся как бы сами собой». Это очень древний, но все еще живой поток жизни, восходящий к незапамятным временам: «привычное пронизывает все стороны жизни людей, начиняет её, как вечерние сумерки наполняют окрестности». Как минимум половину всего своего времени человечество проводит погруженным в такую повседневность…
Но над этой материальной жизнью очень часто надстраивается второй уровень, который Бродель называет «рыночной экономикой». Представим себе «огромную и многообразную сеть, состоящую из всей совокупности простейших рынков, имеющихся в некотором данном регионе… С этих многочисленных устьиц начинается то, что мы называем экономикой обмена, связывающей две обширные области — область производства и область потребления». Захватывая только небольшую часть производства (остальная работает на натуральное потребление, не выходя за пределы семьи или сельской общины), рыночная экономика постепенно развивается и со временем «объединяет достаточное количество малых и больших городов, чтобы оказывать организующее влияние на производство, направлять и стимулировать потребление». Именно в этой среде, в отличие от материальной жизни, «зарождаются живые импульсы, стимулы, нововведения, инициативы, озарения, динамика роста и сам прогресс». Рыночная экономика начинается с небольших сельских и городских рынков, затем развивается в ярмарки, опутывает селения плотной сетью лавок и, наконец, приводит к рождению бирж и больших банкирских домов. Начинаясь как полунатуральный, обмен быстро становится денежным, а затем его пронизывает череда долгов и кредитов (почти каждый лавочник, в отличие от рыночного торговца, уже даёт покупателю кредит). Рыночная экономика не является порождением Европы, она прекрасно развита и в странах ислама, и в Индии, Китае и Японии. Превосходство европейской экономики, вероятно, объясняется превосходством её экономических инструментов — бирж и различных форм кредита, до которых Восток сам по себе не поднялся, хотя в совершенстве использовал все другие механизмы и ухищрения обмена.
Выше уровня рыночной экономики уже развивается капитализм. Его охват еще уже, чем у рыночной экономики. Это «блестящий, усложненный, но весьма узкий слой», которому Бродель отказывает в создании собственного способа производства. Для него капитал — это «совокупность легко идентифицируемых средств, постоянно находящихся в работе; капиталист — это человек, который управляет… включением капитала в непрерывный процесс производства...; капитализм… — тот способ, которым проводится… бесконечная игра такого включения». К капиталу историк причисляет не только деньги, но и используемые, реально или потенциально, «результаты любого прошлого труда: капитал — это дом, собранное зерно, корабль, дорога». Главное, чтобы все они участвовали в возобновляемом процессе производства, иначе к капиталу эти сокровища отношения не имеют. Но в чем же главное отличие между рыночной экономикой и капитализмом? Бродель различает два типа сферы обращения. Первый — традиционный общественный рынок, регулируемый обычаем и правом. Второй — инновационный «частный рынок», который возникает благодаря установлению прямых связей между купцом и производителем. Он заменяет условия коллективного рынка системой индивидуальных сделок, которые носят преимущественно неэквивалентный и неконкурентный характер. Однако благодаря таким сделкам возникают «длинные торговые цепочки», которые помогают эффективно снабжать большие города. Эта «эффективность заставляет власти закрывать глаза на нарушения или, во всяком случае, ослаблять контроль».
И чем длиннее становятся цепочки, тем этот контроль слабее, а прибыль торговцев — выше. Процесс капитализма исключительно ярко проявляется в торговле на дальние расстояния, где власть не властна, а у купца есть возможность выбора, и он ею активно пользуется, чтобы максимизировать прибыль. «Из этих крупных прибылей складываются значительные накопления капиталов». Круг капиталистов всегда узок, в отличие от максимально широкого круга местных торговцев. Из массы торговцев благодаря торговле на длинные расстояния выделяются крупные «негоцианты», которые перешагивают национальные границы, действуя заодно с иностранными купцами, но при этом оставаясь друзьями и избранными слугами своих государей. Не специализируясь на торговле чем-то одним, негоцианты хватаются за любые дела и сделки, обещающие крупную прибыль, и постоянно ищут все новые сферы для приложения своих огромных капиталов. Итак, налицо два типа обмена: приземленный, гласный и конкурентный — и негласный, неконкурентный, тесно связанный с властью и другими странами. «Ими управляют совершенно разные механизмы и разные люди». Капитализм и рыночную экономику, указывает Бродель, «обычно не различают потому, что они развивались одновременно — от Средних веков до наших дней». При этом забывают про то, что и рынок, и капитализм «несет на своей широкой спине материальная жизнь; если она набирает силу, то все движется вперед». Таким образом, «любой капитализм соответствует прежде всего той экономике, на которую он опирается».
Даже сегодня, спустя полтысячелетия после своего зарождения, капитализм не пронизывает всю жизнь общества, а гнездится ближе к её вершинам, генерируя высокие прибыли благодаря монополии, а не конкуренции. Как убедительно показывает Бродель, нет ничего более далекого от действительности, чем свободный, конкурентный и рыночный капитализм. Несвободный, иерархичный, теневой, строящийся на фаворитизме и подкупе государственных мужей, манипулирующий огромными массами капитала единственно ради высоких прибылей немногих семей — вот каков на самом деле капитализм. Сегодня, как и в XIX веке, его важнейший инструмент — идеология, представляющая его в качестве «меньшего из зол», предпочтительного всем другим способам устройства общественной жизни. Только он якобы способен обеспечить рост благосостояния и личную свободу людей, которых в ином случае ждет тоталитарное царство нищеты и бесправия. Но вопреки настойчивой пропаганде неолибералов, стремящихся поставить знак равенства между рынком и капитализмом (так же, как между социализмом и плановой экономикой), возможен и вполне функционален рынок БЕЗ капитализма! Более того, он существует у нас на глазах. А кроме того, он явлен нам в реальности в огромных масштабах на протяжении всей истории последних пятисот лет. Многозначительный вывод, открывающий широкие возможности для социального поиска и экспериментирования. И эти возможности крайне ценны в переломную эпоху, когда капитализм трещит по швам, но продолжает мертвой хваткой держать человечество.