Что хотите найти?

«Конец истории» никак не наступает — она, чертовка, и не думает заканчиваться! А вот конец идеологии, провозглашенный еще в 1970-х гг., похоже, стал реальностью. За небольшими маргинальными исключениями политико-идеологическая борьба на мировой арене давно закончилась. Все (почти) присягнули на верность, искренне или хотя бы для вида, единственно «верному» политическому учению — либеральной демократии. Исламисты и китайские коммунисты еще пытаются изображать какую-то альтернативу. Но все «прогрессивное человечество» их всерьез не рассматривает, считая то ли обреченными ретроградами, то ли замкнутыми самобытными цивилизациями. Итак, после 1991 г. установилась монополия на политическую истину, а монополия всегда чревата загниванием. Жизнь ей могут продлить только репрессии и постоянное культивирование образа «врага». Его, врага, нужно постоянно искать, находить и наказывать. Чем, собственно, последние три десятилетия и занята в основном мейнстримная политология и медиакратия. Есть ли враги у «открытого общества»? Разумеется! Масса врагов, сильных и разных! Придумали даже обобщающий термин для врага: «автократия». Именно о ней и идет речь в книжке идейного лидера российской «демократической политологии» Григория Голосова.

Что касается происхождения термина, то он пришел нам из Древней Греции. Автократ как самоназвание правителя страны — норма для Византии и России (в прямом переводе на русский «автократ» звучит как «самодержец»). В современный политический язык «автократию» ввели в 1956 г. известные мифотворцы и идеологи (анти-)тоталитаризма Бжезинский и Фридрих. Вторым родоначальником этого понятия Голосов считает американского юриста Гордона Таллока, выпустившего в 1987 г. одноименную книгу. Итак, что же такое автократия, кроме того, что это антитеза демократии, а значит, сборище всего низменного, кошмарного и отвратительного? Чаще всего автократию представляют как синоним авторитаризма. Но Голосов считает, что термин «автократия» точнее указывает на главный признак этого явления — личный и неограниченный характер власти. При демократии, как известно, правит народ (да, это очень смешно каждому, кто на практике лицезрел механизмы демократического управления, но так принято говорить). Не так при автократии, ведь это «политический режим, при котором власть не приобретается и не сменяется путем процедур, в императивной форме выражающих волю большинства граждан, а сосредоточивается в руках одного человека и узкой группы определенных им лиц», управляющих по собственному разумению, а не по народному мандату.

Тут возникает вопрос, а как быть, если «народом» признаются не все члены общества, а только их привилегированная часть (например, белое меньшинство жителей ЮАР в период апартеида)? Ведь «инклюзивные демократии» (так называют политические системы, где практически сняты все цензовые, гендерные, расовые и проч. ограничения на гражданство) — явление исторически новое, насчитывающее меньше сотни лет, тогда как «эксклюзивная демократия» (ограничение прав гражданства) на протяжении тысячелетий была единственной возможностью формой демократии. Голосов изящно его обходит, предлагая считать «эксклюзивную» временной, неполной и преходящей формой, а «инклюзивную», наоборот, формой полной и законченной. Хочется добавить — еще и вечной, но автор более осторожен: он говорит о «зрелой» форме (за зрелостью, как мы знаем, неизбежно следует старение и смерть, но об этом — ни полслова!).

Итак, автократия — это единоличная власть самодержца? В реальности, признает Голосов, такая власть невозможна нигде, кроме как в небольшом первобытном племени. В более обширном и развитом человеческом сообществе власть может существовать только как коллективная, то есть распределенная. Даже при Калигуле и Нероне значительная доля власти принадлежала другим лицам, которые периодически ограничивали самоуправство императора! Если же произвол самодержца становился по-настоящему полным, тут же возникали заговоры, которые приводили — рано или поздно, но неизбежно — к краху автократии вместе с самим автократом. На практике автократия — это не правление одного, а правление немногих. В чем же тогда ее отличие от олигархии или от демократии? Выход есть! Демократические политологи придумали определение автократии как «правления коалиции, куда входят автократ и его окружение». А раз речь о коалиции, то автократия уже не может однозначно связываться с подавлением всех и вся — напротив, она активно практикует переговоры и сделки (как, собственно, и описывают в западной традиции политику в Византии). Смысл автократии, подытоживает автор, не в единоличном осуществлении власти, а в том, что правитель единолично решает, кого куда назначить, и является последней инстанцией в принятии государственных решений.

Обличий у определяемой таким образом автократии масса, и перечислять их все недосуг. Главный фокус внимания Голосова — на распространенной современной форме автократии, именуемой «электоральный авторитаризм». В условиях либерально-демократической монополии на истину почти все режимы, кроме совсем уж маргинальных, вынуждены мимикрировать под западный эталон. Но только хозяин дискурса определяет, кто на самом деле достоин звания «демократ чистой воды», а кто им только прикидывается! Как это сделать, если политические институты в любой Замбии или России не только часто формально безупречны, но порой и больше отвечают требованиям демократического катехизиса, чем (до сих пор монархическая) Британия или (лишенная прямых выборов президента) Америка?! Очень просто: объявляем все неугодные нам режимы электоральным авторитаризмом. Проводите выборы? Соблюдаете разделение властей? Не подавляете оппозицию? Не считается, если вы по каким-то причинам не угодили палате демократических мер и весов, расположившейся в Вашингтоне! А теоретическое и практическое обоснование под это любой либеральный политолог подведет, тем более такой умелый и речистый, как наш Голосов. Чем он последовательно и неуклонно занимается. Вы построили режим, который кажется демократией, но по нашему авторитетному мнению ею не является? Тогда мы летим к вам, проклятые автократы!