Классическое — и до сих пор, несмотря на прошедшие 18 лет с момента выхода, никем не превзойденное исследование российской элиты принадлежит перу замечательного социолога Ольги Крыштановской. До неё советскую элиту всерьез описал только Михаил Восленский в незабвенной «Номенклатуре», постсоветскую же никто «разложить на составляющие» не решился. На базе многолетних наблюдений и статистических обследований Крыштановская, на протяжении длительного времени возглавлявшая Сектор изучения элиты в Институте социологии РАН, анализирует кадровый состав четырех когорт нашей элиты: брежневской, горбачевской, ельцинской (в ней, впрочем, отчетливо выделяются две разные подгруппы) и путинской (мы теперь можем уточнить: раннепутинской). Рассматриваются как способы входа в элиту (инкорпорация), так и выхода, исключения из неё (экскорпорация). В поле зрения — не только властно-политическая, но и бизнес-элита. Различные когорты сравниваются по установленному списку характеристик в динамическом разрезе, причем динамика прослеживается через пять реперных точек: 1981, 1990, 1993, 1999 и 2002 гг. Таким образом, «история элиты» охватывает период с 1981 по 2003 г. Это было «время, когда произошли глобальные изменения российского общества: распад СССР и социалистического лагеря, крах номенклатуры, перестройка, гласность, становление рынка, многопартийной системы, а затем сворачивание демократических реформ и реставрация бюрократического государства». Все последующие события характеризуются скорее количественными, чем качественными изменениями: меняются лица, обстоятельства, детали, но принципы и основы остаются прежними, они были заложены и утвердились именно в период «бури и натиска» 1980-90-х годов.
Итак, что же произошло с российской элитой за эти два ключевых десятилетия? В 1981 г. и власть, и собственность полностью принадлежали государству, а «политический класс был институционализован в виде номенклатуры, включающей руководителей всех секторов социума. Государство являлось единой иерархической корпорацией, а номенклатура была закрытой и сплоченной группой, которая строго контролировала как вход в элиту, так и выход из неё». Второй срез — 1990 г. — показывает, что началась глубокая трансформация, включая формирование класса собственников, и «элита открылась: возник новый канал рекрутации — альтернативные выборы. Были подорваны устои моноцентрического государства». Конкуренции элит пока не было, но исчезла принудительная социальная мобильность, и «слабые» социальные группы типа молодежи, женщин и т.п. потеряли своё представительство в элитах. Третий срез — 1993 г. — демонстрирует дальнейшее ослабление и раскол бюрократической системы. «Появилось множество центров власти. Возникла полиархия. Элита фрагментируется. Происходит ускорение элитной циркуляции». В Центре процесс идёт быстрее, чем на местах: в первом случае «как в калейдоскопе меняются лица, институты, партии», во втором — в элите остаются во многом прежние люди, хотя власть они получают новыми способами.
К 1999 г. процесс деградации старой системы дошел до опасной точки, за которой был возможен её полный распад — или, напротив, быстрое восстановление. Это время острой борьбы элитных кланов на «отсутствующего» президента. Государство слабеет, кадровый резерв как источник рекрутирования элиты исчезает, его заменяет «стихийный процесс вливания в элиту разночинцев». Происходит глубокая фрагментация и борьба «всех против всех». Регулярные выборы приводят в элиту не представителей различных социальных групп, как это предусматривалось советской практикой, а делегатов от враждующих элитных групп. Внешняя демократизация режима скрывает отчаянную борьбу за удержание остатков власти и контроля над ресурсами. На сцене появляется новый отряд элиты — крупный бизнес. Сначала он возникает как «класс уполномоченных», ставленников советской номенклатуры в бизнесе. Затем их зависимость от власти слабеет, крепнет чувство независимости. Далее они начинают свою игру, и «начинает казаться, что слабое государство перешло в собственность денежных мешков». Возникает олигархия. Тем не менее «полного обновления политического класса» не произошло. В 1991 г. более 50% представителей старой номенклатуры покинули свои посты, но дальше темпы обновления стали снижаться. «В основном замены происходили постепенно, как это было бы и в условиях стабильного режима: одно поколение уступало место другому».
Последняя точка, 2002 г., показывает совершенно другую картину. «Приход к власти Владимира Путина был облегчением для российской элиты, которая утратила уверенность в завтрашнем дне из-за непредсказуемых действий верховной власти». Начинается стабилизация и реставрация моноцентрического государства. Альтернативные центры принятия решения нейтрализуются, выстраивается институциональная субординация. Важным инструментом для этого стало насыщение федеральных ведомств людьми в погонах: их число «достигает 25%. Формируется милитократия». Возобновляется рост государства. Восстанавливается управляемость страной, утраченная элитой в 1990-е годы. «Сработали старые традиции и многолетний опыт: чиновники начали восстанавливать государство, построенное на принципах авторитаризма». Самодержавие не терпит в зоне своего управления сил, неподконтрольных государству, и под его каток попали слабое гражданское общество и бизнес. «Путин покорил российский бизнес, который признал свое поражение и сложил оружие. Бюрократия победила». Тем не менее класс крупных собственников не исчез, он только потерял политическую автономию, сохранив основные активы и даже получив расширенные возможности увеличивать свои состояния. В этом кардинальное отличие путинской элиты от брежневской: хотя многие элементы политики президента похожи на советские, советской страна не стала.
Путин не только восстановил стабильность в стране — он восстановил её и в рядах элиты, и та после многих лет «сидения на вулкане» благодарно на это откликнулась. Новый лидер начал возрождать утраченный контроль государства над каналами элитной мобильности (кадровые резервы). Лояльность власти снова стала гарантией стабильности чиновничьего статуса. Ельцинские скорые увольнения по поводу и без повода сменились «бережным отношением к кадрам». К отставникам снова проявляют уважение, для них создают многочисленные синекуры. С ростом влияния государства и его экспансии в экономику расширяется число вакантных постов для кандидатов. Дефицит ресурсов сменяется изобилием. Идеологические разногласия внутри элиты теряют остроту, «борьба за власть перешла из фазы стычек кланов в фазу постоянного дележа портфелей и привилегий». Элита освободилась из-под давления общественного мнения и стала «окукливаться», занялась своими делами и «вовсе забыла о проблемах общества». Вертикальная мобильность падает, зато растёт горизонтальная. Активно используются «резервации» — почетные, но маловажные институты типа Совета Федерации и Госдумы, где можно «пересидеть» и со временем вновь вернуться на более значимый пост. Элита прощается с революционной турбулентностью и возвращается к «кадровой политике, основанной на предсказуемости и защищенности». Надолго ли? Как мы понимаем теперь, более чем на два десятилетия…